Елена Съянова - Гнездо орла

Передав записку от Маргариты мадмуазель Андре, Лей сказал, что будет с детьми в немецком посольстве, любезно предложив ей завтра их там навестить. Больше они ни о чем не говорили: Маргарита, конечно, вставила в записку пару строчек для Андре, зная, что он едва ли удосужится что-либо той объяснить.

В машине двойняшки тут же принялись бороться за место на коленях у отца, поскольку вдвоем уже там не помещались. Победила, как всегда, Анна, потому что была во много раз сильней брата.

Они вообще оказались настолько разными, что даже не походили на брата и сестру. Анна, крепкая, озорная, румяная девочка, с прекрасным здоровьем, не обещала стать красавицей; Генрих, нежный и слабенький, был настоящий эльф, только крылышек недоставало. Анна, стоило ей появиться в обществе взрослых, сейчас же присваивала себе общее внимание, ею поневоле начинали заниматься. А Генрих вызывал нежное, немного грустное и отстраненное чувство. Этот ребенок переболел уже десятком болезней, сестра же не подхватила ни одной. Оба были способные, одаренные дети, не по возрасту смышленые и развитые, поскольку в их обучении Маргарита проявила себя настоящей расточительницей, позволив Роберту пригласить из Итона трех профессоров (с комфортом расположившихся теперь в их «маршальском» особняке).

В посольство они приехали уже довольно поздно. Уложив детей, Роберт тоже собрался отдохнуть, но опять на него наползла тоска. Он привычно взял телефонную трубку, чтобы позвонить друзьям, но вспомнил, что придется играть очередную роль, и звонить раздумал. Он понимал, что становится одиозной фигурой, и что это закономерно ведет к разрыву старых связей… Но все же обидно было: нигде у него не было столько близких друзей, как во Франции. И он, как утопающий за соломинку, ухватился за человека, с которым не нужно было играть никаких ролей — Альбрехта Хаусхофера (старшего сына Карла Хаусхофера), жившего в эту осень в Париже.

Он сразу почувствовал, что Альбрехт рад его звонку.

— Ты здесь, в Париже? И свободен?! Ушам своим не верю! Так, может быть… — Альбрехт запнулся.

— Говори, я сейчас на все согласен, — отвечал Лей.

— Я подумал… Может быть, тряхнем стариной и отправимся в «Мулен Руж»? Я тебя со своей невестой познакомлю.

Роберта подобная перспектива не очень соблазняла, однако деваться было некуда, и он выразил бодрое одобрение.

Одной своей знакомой он все-таки позвонил. Ее звали Нора Каррингтон, бесконечно талантливая и столь же беспорядочная художница, англичанка, ученица Озанфана, она была подругой художника Максимилиана Эрнста. Она всего на несколько дней приехала в Париж, чтобы подготовить к январскому Салону картины своего возлюбленного. Лею очень хотелось хоть кого-нибудь расспросить о своем друге Поле Элюаре, который уже год был тяжело болен анемией. Правда, в Париже жила сейчас его бывшая супруга Елена-Гала, со своим «бунтующим мальчиком» — тридцатипятилетним уже Сальвадором Дали, с которым вступила в законный брак три года тому назад. Однако эту пару ему ни видеть, ни слышать совершенно не хотелось.

Нора об Элюаре знала мало — только то, что ему лучше, он очень подружился с Пикассо, и тот даже взялся за иллюстрации двух его поэм, и у него все та же любовница — худышка Нуш, нежная и заботливая, одним словом, на ее женский взгляд, не знала почти ничего. Роберт же, как ему казалось, получил полную информацию: здоровье, друг, женщина — чего же еще?! Понятно становилось и то, что «красный» Пикассо, конечно, завлек в свой стан в общем-то аполитичного Элюара, и тот, возможно, уже рвется отомстить «строителям развалин» за очередную «Гернику».

— Тебе нравится? — ревниво спрашивала Леонора, приведя его в свою гостиную и показывая еще не вставленную в раму «Леонору в утреннем свете».

— Да! Это писал счастливый человек

— А эта?

— Чудесно. Феерия радости! — комментировал Лей.

— А эта?

— Боже!.. — Он даже попятился.

— Я непременно хочу, чтобы ты сравнил… Хочу понять, какая воздействует сильнее — эта или «Такси»… Мне любопытно было бы предугадать… — бормотала Нора, сама уже в который раз вглядываясь в жутковатый образ «Ангела очага», созданный ее возлюбленным.

— Что еще за «такси»? — Лей с некоторой осторожностью огляделся, отнюдь не горя желанием еще раз напороться на подобное впечатление.

— Это вещь Дали. «Дождливое такси» — так она будет называться. Мне очень нужно, чтобы ты сравнил. Именно ты.

— Отчего ж «именно»?