Борис Тумасов - Земля незнаемая

— Чего, тмутороканцы, шумите?

Толпа разом закричала. И снова Мстислав поднял руку, успокоил:

— Не разом, пусть один из вас речь ведёт.

— Славин, сказывай, тебе слово даём! — выкрикнул кто-то из купцов.

Народ раздался, пропустив Славина вперёд; он пробрался к крыльцу, задрал бороду.

— Слух прошёл, князь, что есть у тя намерение уйти из Тмуторокани в Чернигов. Так ли это?

— То так! — твердо ответил Мстислав, глядя купцу в глаза.

— А о Тмуторокани что же не радеешь? Либо уже не нужен те этот город, либо запамятовал, как стояли мы за тебя противу хазар, живота не жалели? А может, на нас какое зло поимел?

— Зла на вас я не имею, и любы вы мне, тмутороканцы. — Зычный голос Мстислава разнёсся над толпой, утихомирил возбуждённые голоса. — За то же, что ходили со мной на рать, город свой боронили, низкий поклон. — Князь склонил голову, помолчал, потом снова заговорил: — В Чернигов я собрался, и в том нет у меня поворота. Тмуторокань — что щит у Руси и зоркий страж на Русском море. А недругов у нас с вами, сами ведаете, не мало. Хазаров не стало, остались коварные греки. С другой стороны хищные степняки. Трудно нам. И хоть прочно сидит ныне в Киеве брат мой Ярослав, на его помощь я не уповаю. У него иная забота — от ляхов и печенегов Русь стеречь. Коли же буду я в Чернигове, то мы с вами степнякам с двух сторон грозить станем. А ежли ещё какая над Тмутороканью угроза нависнет, я с северной дружиной к вам немедля на помощь явлюсь.

Вот теперь сами разумейте, как лучше для вас: тут ли мне оставаться либо в Чернигов уйти? То-то! Тмуторокани на руку, коли я на черниговский стол сяду. Она от того ещё крепче станет. С братом же Ярославом мы, я мыслю, урядимся [130] Договоримся. , и козней мне творить он не станет. А вас, тмутороканцы, я без дружины не оставлю. Будет в Тмуторокани мой посадник, воевода Усмошвец, а с ним гридни. Ян — воевода разумный, вы же помощь ему окажете, если надобность в том случится.

— Не хотелось бы, князь, с тобой расставаться, но коли решил, что поделаешь, — развёл руки Славин.

Тмутороканец сбоку пробасил:

— Ежели Усмошвеца с нами оставляешь, то добро. Ему мы доверяем.

Народ начал покидать княжеский двор.

От Тмуторокани и до самого Корчева море усеяно дочерна осмолёнными ладьями. Погода безветренная, и корабли застыли, не шелохнутся.

Спозаранку погрузилась молодшая дружина, за ней настал черед большей. Ладья, украшенная головой сказочного зверя или птицы, на вёслах подходила к мосткам, принимала десятка два гридней и, обвешанная щитами, отплывала в море…

Последним к мосткам причалил княжеский корабль. Орел с раскрытым клювом резал водную гладь. Ждали Мстислава, он задерживался.

Пристань заполнил народ, вся Тмуторокань высыпала проводить дружину. Шныряли мальчишки, надрывались, зазывая, торговцы-разносчики. Пришёл с товарищами Славин, покосился на стоящих обочь хазарских купцов с Обадием. Хазары о чём-то переговаривались оживлённо. На лице Обадия Славин уловил довольство: «Рад, поди. Ну да ныне нет вашего каганата…»

Засмотрелся Славин и не заметил князя. Поддерживая Добронраву за локоть, он ступеньками спускался с обрывистого берега. Следом торопились тысяцкий Роман, воевода Ян и тиун Димитрий с раздобревшей боярыней Евпраксией. Княгиня взор потупила, лицо печальное, — видно, нет охоты покидать родные места, зато Мстислав голову высоко несёт, глазами по толпе шарит, будто ищет кого-то. Заметил Славина, а неподалёку от него иноземных гостей, сказал:

— Купцы тмутороканские, и вы, гости с чужих земель, рады будем принять вас в Чернигове, навещайте с товарами.

— За доброе слово благодарим тебя, князь, — ответил за всех Славин. — Торг наше дело. Ты же нас не забывай, а коли в Киеве доведётся побывать да увидеть Савву, скажи, чтоб ворочался домой, и передай ему о смерти Давида.

У мостков Мстислав пропустил на корабль Добронраву с боярыней и тысяцкого тиуна. Толпа прихлынула к берегу, стала дугой вокруг князя. Он обнял Усмошвеца, и промолвил:

— Прощай, воевода, оставляю город на тя. Верю, в надёжных руках он будет. — И шагнул на ладью.

Ударили весла. Гордо выпятив резной нос, корабль тронулся. По мачтам поползли шёлковые паруса.

Встав на скамью, Мстислав снял шелом, крикнул:

— Спасибо те, люд тмутороканский!

И пока ладьи вытягивались в море Сурожское да белели поднятые паруса, не расходился народ.