Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

– И в Норвегии всякие негодяи голову поднимают… – киркенесское гестапо не нашло полковника Кроу. Максу это не понравилось:

– Он один раз бежал из плена, он мог и сестру свою похитить… – Макс посмотрел на дату крушения самолета:

– Ноябрь. Норвегия рядом. Он вполне бы успел оказаться в Пенемюнде. Поляки сообщили в Лондон, что она на полигоне. Лондон связался с норвежскими бандитами. Все просто… – по настоянию Макса, всех польских рабочих со стройки концлагеря убрали:

– Генрих не обеднеет, у него русские появились. Полякам нельзя доверять… – подытожил Макс.

Он похлопал себя по холеным щекам:

– Я здесь выспался, наконец-то. Но еще лучше высплюсь с женой… – он взял эссенцию для бритья, от Санта Мария Новелла. Барбье переводили начальником гестапо в Лион.

– Но пока я навещу Клауса, – Макс, аккуратно, сбривал светлую щетину, опасной бритвой с ручкой слоновой кости, – и господин Монах поедет в рейх. Скажем, в Дахау, или Бухенвальд. Первым заключенным по директиве «Ночь и Туман». И мой бывший соученик поедет с ним, во главе жидовского кагала… – Макс поморщился, – только сначала расскажет, в каком монастыре его сестра прячется… – дочь Элизы, как и остальных еврейских детей, ждал Аушвиц.

– Она не доживет, – Макс завязывал итальянский галстук, запонки сверкали бриллиантами, – ей три года едва исполнилось. Сдохнет в дороге, их почти не кормят… – надев пиджак от Зеньи, он запер дверь номера. Завтрак в отеле подавали отличный, потом Макса ждал городской музей. Лимузин из брюссельского гестапо вез его на закрытое совещание и обед, в столице. Завтра оберштурмбанфюрер ехал в Мон-Сен-Мартен.

К вечеру подморозило. Окна кухни, выходившие на задний двор старого, прошлого века дома, покрылись белыми разводами. Широкий, мощный Маас протекал рядом. Над крышами рабочего квартала вились чайки. Небо стало прозрачным, зеленоватым. Еще не взошла луна, только вдали, у горизонта, виднелся слабый, косой серпик.

В Льеже Элиза покупала пряности, изюм и цукаты, для выпечки. Она всегда привозила детям подарки. Женщина заходила в писчебумажную лавку, у вокзала, где по дешевке продавали довоенные номера детских журналов. Элиза разглядывала еще не выцветшие рисунки. Здесь не было войны и депортаций, нацистских флагов, танков и артиллерии. Она смотрела на детей, в скаутской форме, на фотографии пляжа в Остенде, на яхты и лодки:

– Виллем катал меня, на лодке, когда мы с папой и мамой на море отдыхали… – Элиза сглатывала слезы, – Господи, дай моим родителям жизнь вечную, в садах Твоих. И прости меня, прости… – в Мон-Сен-Мартене она призналась в своем грехе на первой исповеди. Элиза понимала, что ее отлучат от церкви. Иначе ни один священник не поступил бы. Даже война не оправдывала ее поведения.

Элиза стояла на маленькой кухоньке, над плитой, слушая шипение газа. Перевернув лопаточкой жарящийся хлеб, она переступила босыми, нежными ногами по деревянным половицам. Эмиль спал. Он улыбался, обнимая ее, уткнувшись лицом куда-то в плечо:

– Я и в шахте днем сплю, любовь моя. Мы все так делаем. Главная работа по ночам случается… – Элиза не навещала заброшенную шахту, в десяти километрах от Мон-Сен-Мартена, в глубине гор, где размещалась база отряда Монаха. Такие прогулки были опасны, по лесу шныряли гестаповские патрули. У Монаха, в Арденнах, было две сотни человек, разбросанных по нескольким подобным выработанным шахтам:

– И вообще… – Эмиль накрыл ее тонким, протертым одеялом, – я и до войны привык днем спать, после больничных дежурств… – впервые Элиза увидела его летом, через неделю после того, как появилась в городке.

Документов у нее не имелось. Элиза с близнецами и Маргаритой скрывались в подвале больницы, в кладовой. У мальчишек были метрики близнецов Мерсье, но, прежде чем идти в гестапо, на регистрацию, Элизе требовалось обзавестись паспортом. Доктор Лануа сказал, что ее будут ждать в полночь, у старого, каменного моста, где в прошлом веке стоял охотничий дом де ла Марков.

– Человек из Сопротивления… – добавил доктор, – он вас узнает, не беспокойтесь… – Лануа замялся, – он здешний. Видел вас, до войны… – тихой, звездной ночью, уложив детей, она выскользнула из больницы через черный ход. Элиза пробралась задворками поселка к восточной дороге, ведущей на холм, к развалинам замка, и оттуда, в горы. Она почти бежала, оглядываясь на тусклые огни Мон-Сен-Мартена, на мощные прожекторы, освещающие терриконы шахт. Работа шла в три смены. По городку развесили плакаты о стратегической важности предприятия. Рейху требовались уголь и сталь. Поднимаясь наверх, Элиза вглядывалась в далекие очертания сталелитейного завода, на берегу Мааса. При жизни отца рабочих на завод возили за счет компании, на темно-красных автобусах, с черной полосой и головой вепря. Малышкой Элиза всегда хотела покататься на таком: