И на самом деле, хотя мы почти вернулись к идее великолепной и строгой античности, как понимали ее Лебрен-Пиндар и художник Давид, мы все-таки недостаточно еще приблизились к языческому очагу, чтобы хорошо различать детали, схватывать позы, непринужденную грацию жестов и всю эту обыденную жизнь, которая смутно рисуется нам сквозь длинные периоды истории и высокие колонны уцелевших храмов. Несмотря на это, мы изумляемся и приходим в восхищение каждый раз, когда поэт или художник, обращаясь к этим вечно свежим источникам прошлого, приподнимает перед нами немного завесу человеческой жизни и, сдувая пыль с этих останков прошлого, которые считали мертвыми, дает нам возможность видеть уже не статуи и камни, а существа живые, нежных и очаровательных матерей, жен, сестер… Андре Шенье стяжал себе великую славу тем, что дал нам возможность увидеть в этих героях людей, которым были знакомы чувства, и пробудил в нас наряду с удивлением любовь к ним. Он, как человек, который еще грудным ребенком лакомился иметским медом и в котором жила душа античного грека, сумел избежать ненужной высокопарности и излишней болтовни в своем описании античной красоты – и нас коснулось ее дыхание чистое и легкое, как дыхание юной девы, и мы почувствовали священный трепет.
О берега Эримота, о долины, о рощи,
О звучный и свежий ветер, который шевелит листву
И заставляет содрогаться волну, и на ее молодой груди
Волновал складки ее льняного платья…
Перед нашими глазами открылось нечто новое; лица оживали, уста улыбались, и слабое, нежное чувство любви находило себе место наряду с возвышенными чувствами и трагическим величием. Молодые девушки из Танагры сходились в круги для танцев или выставляли свой изящный силуэт под то же солнце, которое освещало могучие плечи олимпийского Зевса, – и весь цикл человеческих страстей обрисовывался во всей своей полноте таким, каким его создают неустанно разматывающие нити жизни проворные мойры, на которых лежит обязанность раздавать смертным следуемые им доли радостей и горестей.
Но видение из прошлого исчезло так же быстро, как призрак. Затем полуоткрывшаяся было на мгновение дверь гинекея снова захлопнулась, и жизнь греческой женщины осталась для наших глаз окутанной все той же тайной. Для того, чтобы как следует узнать ее, нужно было проникнуть в самое сердце драматической литературы той эпохи, изучить все те комедии, сатиры, меми-амбы, которые дошли до нас, а главное, прочесть в подлиннике или в точном переводе величайшего художника-бытописателя V века Аристофана, имя которого известно всему миру, но творения которого кажутся такими темными, неинтересными! Аристофан, подобно Шекспиру и Данте, обладал способностью говорить языком, который он как бы сковал исключительно для себя самого. Кажется, будто великие гении, находя слишком недостаточными слова обыденного языка для выражения новых, необыкновенных понятий, создали для себя другой, особый язык. Из эллинистов одни признавали совсем невозможным объяснить этот трудный текст, а других пугала смелость выражений и образы. Несмотря на это, Пьер Гильяр, которому мы обязаны знакомством с «Гротом нимф» Порфира, «Книгой тайн» Ямблика и очень удачным восстановлением «Мимов» Херодоса, – предпринял, если не ошибаюсь, печатание этого точного, столь давно ожидаемого перевода. В тот день, когда явится возможность свободно читать Аристофана, когда его творения предстанут перед нами не в измененном, изуродованном виде, тогда все увидят, какое место занимала женщина в эллинской цивилизации, как у дорян, так и у ионийцев, увидят, что она вовсе не была существом инертным, «прилепленная к гинекею, как раковина к скале», которое до сих пор любили изображать приниженным, стонущим под игом владыки дома и всецело зависящим от его воли. Только одни куртизанки будто бы получали хорошее образование и принимали участие в интеллектуальной жизни мужчин; а между тем и среди девушек, отличавшихся более строгими нравами, можно насчитать немало имен, дошедших до нас, благодаря Мелеагру, таких женщин, которые прославили себя в области музыки, живописи, скульптуры, поэзии и даже медицины и философии, что влекло за собою такую самостоятельность и такую свободу, которой могли бы, пожалуй, позавидовать многие современные француженки!
Вот что сумел так мастерски показать нам автор романа «Под солнцем Афин». Его героини – настоящие женщины, мыслящие, у которых есть свои собственные интересы, которые обладают всей прелестью своего пола и в то же время немножко мужским складом образа мыслей. Если стыдливость и заставляет их опускать на лицо покрывало, когда они проходят через Пропилеи [1] Пропилеи – великолепная колоннада при входе в афинский Акрополь.
или направляются в храм богини, зато их душа не боится проявлять в беседах всю свою оригинальность и всю свою силу; и очаровательная Эринна знает так же хорошо, как и гетера Лаиса, та самая Лаиса, которой впоследствии на Агоре один мясник предлагал в насмешку триобол за ее увядшее тело, – очаровательная Эринна знает так же хорошо, как и самая образованная из куртизанок, все те слова, которые нужно говорить, чтобы очаровывать мужчин и пленять их ум.
Читать дальше