Александра Сизова - Ксения Годунова. Соломония Сабурова. Наталья Нарышкина

В конце обеда стали подавать заедки: виноград, арбузные и дынные полосы, яблоки свежие, яблоки в патоке, в сыте, в квасе, дули свежие, дули в сыте, сливы и вишни соленые, груши, смоквы, финики, рожки, орехи грецкие.

Когда этот очень длинный обед кончился, царь и Федор сняли с себя по золотой цепи превосходной работы, богато украшенной драгоценными каменьями, и надели их на шею Иоанну. Борис подарил ему еще много серебряной посуды, дорогой одежды, золотой парчи, несколько сороков дорогих соболей, куниц, рысей, черных лисиц и разных других вещей.

Когда жених возвращался в отведенный ему дом, а слуги несли за ним подарки, его невеста, Ксения, пробиралась темными переходами обратно на свою половину. Она торопилась, и за нею еле поспевала ее мать с мамушками. У дверей ее уже ждал Федор и шепнул ей:

– Как ты нашла суженого? Небось такого красавца-удальца и во сне не снилось?

Ксения ничего не ответила, а только, сильно покраснев, обняла брата.

– Правда, сестра, как ему не понравиться? Краше и удалее он всех! Хочу и я быть на него похожим, хочу быть таким же смелым…

– Чего только душа желала, братец, того Бог и дал…

– А как вскочил он на коня-то! Мне даже жутко стало. Не успели ему подставить скамейки, никто еще и у стремени не стал, а он уже взлетел, и конь под ним взвился.

– Заметил ты, братец, какая на нем была шапочка? Батюшкин дар – скарлату червчату с рысьим окладом. Уж и пригож же он!

Долго брат с сестрой говорили о королевиче и не могли им нахвалиться, а Ксения не только уже полюбила жениха, но гордилась им и была счастлива.

Прошло много таких дней, ничего не омрачало ее радости, в семье ее стали баловать еще более. Мать с отцом, исполняя ее капризы, прибавляли:

– Не надолго ведь она нам досталась. Пусть всегда добром вспоминает родительский кров…

С тех пор как приехал жених и Ксения стала невестой, переменилось все и в светлице и в мастерской: помещение девушек приняло праздничный вид, точно и солнце ярче светило; даже и осенняя сумрачная погода казалась светлее и яснее; радостное настроение царского семейства передалось и всем окружающим. Чаще прежнего прибегал сюда царевич Федор, многозначительно, шепотом передавал сестре:

– Сестрица, я от него, твоего суженого. Он здоров и весел, просил кланяться тебе да спросить, не выйдешь ли сегодня в темные переходы.

По шептанию брата с сестрой сенные девушки догадывались, о ком шла речь, и сочувственно помогали, радуясь счастью своей царевны.

– Аксюша, голубонька, коли ты слышала бы, каково он занятно рассказывает! Он-то не то, что мы, люди темные, много повидал-таки на свете.

– Братец, родненький, попомни обо мне, расскажи-ка мне уж!

– Ладно, ладно, а вот он допытывает все меня о наших распорядках, больно до всего доходчив. Сестрица, королевич сказывает тебе спасибо за твои подарки. Приглянулась ему постель и не налюбуется он на твою мастерскую работу.

– А расскажи, братец, что он делает день-деньской?

– Больно прилежит к книгам – батюшка послал ему азбучник да Апокалипсис.

– Часто гляжу я, Федя, на его рисованный лик [2] Портрет. – куда же он сам-то супротив его пригожее да краше.

– Вот то же, Аксюша, и он про твой лик сказывает… Заболтался я с тобой, как бы не опоздать к выходу, батюшка прогневается, да и тебе пора…

По уходе брата царевна торопилась в темные переходы, чтобы оттуда следить за королевичем. Иоанн уже знал от Федора, что она тут, близко, и видит его, и сам глазами отыскивал ее, и много говорили эти молчаливые взгляды.

Хорошее время они переживали! Оба были веселы, любимы, молоды, здоровы и с нетерпением ждали свадьбы.

Но не всегда одни только веселые разговоры велись между братом и сестрой. Часто в их мир врывалась внешняя жизнь и на время затуманивала их счастье.

– Сестрица, сестрица, ведомо ли тебе, знамо ли, что твоя сенная девушка Феклуша…

– Говори скорее, братец! Я сегодня еще допытывала, чего Феклуша несколько дней не приходит, особливо в такое горячее страдное время…

– Да она померла, а тебе не велено сказывать… Тоже твоя верховая боярыня Рукавишникова…

– Ох, господи, моей доброй Настасьи не стало!

– Да, сестрица, вокруг мрут, куда ни поглядишь! Вот тоже мой любимый ключарь…

Тут мамушка догадывалась по опечаленным лицам, что ведутся разговоры нежеланные, и тотчас старалась развлечь:

– Чтой-то вы, девоньки, приумолкли? Знать, величать заленились аль песни все спеты?