Михаил Поджарский - Башня высотой до неба

Аккадский командир не дрогнул при виде такого проявления враждебности.

— Мне нужен Игихуль! — громко сказал он, презрев направленные в его сторону орудия убийства.

— Уходи чужеземец! Ты не можешь быть здесь, в этом святом месте! — стали кричать защитники башни.

— Перед вами принц Аккада, ничтожные! — громовым голосом произнёс аккадец. — Достаточно одного моего слова и от вас, собаки, костей не останется!

— Чего ты хочешь Убар? — спросил визгливый голос из глубины постройки. Крики в тот же момент смолкли.

Строители разошлись в стороны, образовав проход, в конце которого показалась тщедушная фигура, закутанная в рваную хламиду. Когда Игихуль двинулся вперёд по этому проходу, его почитатели благоговейно отводили взгляд и старались держаться так, чтоб он их не коснулся.

— Хочу узнать, как долго будет длиться твоя затея, — сказал Убар, когда Игихуль подошёл к нему, тяжело припадая на правую ногу.

Аккадцу он был по локоть. Ужасно худ — сквозь тонкую, словно пергаментную, кожу его обнажённых рук и ног отчётливо проступали кости и сухожилия. Правое колено раздулось и, как видно, доставляло ему нестерпимые страдания. Если бы не цепкий взгляд единственного глаза, которым он впился в Убара, его обтянутый землистой кожей череп можно было бы счесть черепом мертвеца, только что извлечённым из могилы.

Откуда-то появился человек огромного роста и, поставив маленький табурет рядом с Игихулем, помог ему сесть, невзирая на присутствие особы царской крови. Затем он осторожно выпрямил его правую ногу и укутал больное колено краем хламиды.

— Всё-всё, Булалум, иди, — тихо произнёс Игихуль, коснувшись рукой головы гиганта. — Мне надо поговорить с принцем.

Убар, поняв, что ему седалища не достанется, присел на кучу кирпичей.

— Моя, как ты говоришь, затея будет длиться, пока башня не достигнет тысячи локтей, — сказал Игихуль, отвечая на вопрос Убара.

— Хочешь приблизиться к богам? — спросил тот с усмешкой. — Не боишься, что они разгневаются и покарают тебя за гордыню?

— Посмотри на меня. Посмотри, в каком теле твои боги вынудили меня существовать. Можно ли покарать ещё больше?

— Вот оно как: ты — одно, твоё тело — другое! Я-то, глупец, полагал, что моё тело это и есть я. Мои ноги, которые меня носят, мои руки, могущие держать меч, мой детородный орган, который доставляет мне столько удовольствия…

— Твоими деяниями управляет твой детородный орган?

— Кому-нибудь другому за такие слова я б отсёк голову!

— Так отсеки! Чего медлишь? Но кто тогда башню построит? Ведь ради неё ты пригнал сюда тысячное войско и народу неисчислимо со всех окрестных земель. Хочешь владеть самой высокой постройкой на земле. Так кого тут гордыня обуяла?

— Моя гордыня приносит мне власть и богатство. А ты живёшь, как рабы не живут.

— С нашей смертью всё перемениться.

— Вот на что ты надеешься! Зря. Ничего не переменится. Когда ты умрёшь, тебя зароют вон в той общей яме с другими грязными рабами. А на мою могилу ещё многие поколения будут дары приносить.

— Когда эта бренная оболочка, в которой я существую, перестанет дышать и станет непотребным мусором, её действительно зароют. Но сам я — мой дух, мои идеи — останусь в моём творении, в этой башне. Пройдут годы — твоя могила зарастёт травой, и о ней забудут. О башне же, даже если она рухнет, будут помнить тысячи лет.

— Бессмертие доступно лишь богам.

— Богов придумали люди, чтобы обозначить пределы своих возможностей.

— Гляжу, у тебя на всяк вопрос есть ответ.

— В этом мире не так уж много настоящих Вопросов. И на каждый есть только один правильный Ответ.

— Как-нибудь на досуге я найду эти ответы.

— Сначала найди Вопросы.

Наступило молчание. Убар о чём-то размышлял, поигрывая кистями, что украшали рукоять его меча. Игихуль пристально на него смотрел, по его неподвижному лицу трудно было понять, о чём он думает. За спиной Игихуля, затаив дыхание, стояли его почитатели.

— Хоть убей, не могу тебя понять, Игихуль, — нарушил молчание Убар. — Взять меня — какое мне дело до вечности? Я живу сегодня. Сегодня моё тело требует удобной одежды, сегодня мой желудок требует вкусной еды, сегодня мой детородный орган требует женщины. Всё это у меня есть. И ты мог бы иметь многое, даже невзирая на твою наружность, — в этом мире можно добиться всего, было бы желание. Вместо этого ты при жизни вверг себя в адову пучину. Ради того, чего сегодня нет, а будет после смерти. Да и будет ли? Не понимаю! Объясни!