Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике

В ящик я попал случайно и чуть ли не решающим аргументом в том, что меня взяли, явилось мое участие в походе по Кольскому полуострову. Когда мы вышли после болот к реке, а потом и к деревне Варзуга, первое, что мы увидели, были длинные (больше метра) ящики с надписью «Сельдь ящиковая кормовая». Ее не ели и не вывозили – ее оставляли на месте (кормили ею свиней). Вот до такого «ящикового» мог вырасти и я. На «продажу» и вывоз такой не годился, «съесть» такого в ящике можно было только с голоду, или если бы «заржавел».

Историю ящика я писать не собирался, но о «жизни» в нем, людях и положениях, как и о своей жизни в Киеве и за его пределами попытаюсь рассказать.

Указание: примечания и сноски на страницах имеют сквозные номера.

Полная радужных надежд на счастливую жизнь, молодая пара отправилась в свое первое путешествие из Петербурга в Москву. Формальных оснований для этого было немного: две справки. Одна – об окончании Олегом физмеха Ленинградского Политехнического института и защите диплома (диплом по новым правилам выдавался через три года после отработки по месту назначения). Вторая – о подаче почти месяц назад заявления в Ленинградский Дворец бракосочетания (молодоженов решили выдерживать минимум месяц, плюс месяца два в очереди во Дворце на торжественную регистрацию). Несмотря на то, что у обоих были в школе пятерки по литературе, и мы помнили что «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», мы не соотносили это описание со своей предстоящей жизнью – ведь она для нас только начиналась. И добираться до Москвы нужно было не неделю на перекладных, а всего за пять с половиной часов «сидячим экспрессом», отправлявшимся два раза в день – утром и после полудня. Мы поехали утром. Автобус 322 от метро Измайловская шел прямо до Старой Купавны. Там жила вся родня моей жены Нины Галановой. Согласно справке, она была еще невестой.

Отец Нины Василий Георгиевич Галанов пропал без вести в октябре 1941 года под Брянском. [5]

Учения Ворошиловских стрелков. 4 винтовки Мосина 1898 г, 1 топор. Второй справа – Василий Галанов. Село Старожилово, 1937 г.

Судьба пропавших без вести была еще хуже, чем погибших под Нарвой – тех хоть в песне Галича похоронили.

Мама Нины, Паня, в девичестве Прасковья Алешкина, скончалась в 1946 году после неудачной операции. Шестилетнюю Нину сестра Пани Вера забрала из деревни Хрущево. [6]

Женя в ремесленном

Восьмилетнего брата Нины Женю в суворовское училище, как мечталось, не взяли. Туда не могли пробиться и дети погибших на войне офицеров, а сын рядового, да еще и пропавшего без вести, шансов не имел. Его удалось устроить в ремесленное училище. До этого он жил в деревне Хрущево с сестрами мамы Клашей и Надей. В 1964 все (кроме брата мамы Володи, ставшего москвичом) жили в Купавне.

Главной среди родни («генералом») считалась тетя Вера – одна из сестер Алешкиных. Вера во время войны смогла закончить текстильный техникум и работала технологом на знаменитой Купавинской тонкосуконной фабрике. [7]Со временем она устроила туда сестер, а потом и племянника.

Вера и Надя вышли замуж за двоюродных братьев Кузовкиных, Женя был женат и уже «родил» дочку Свету.

Для экстраверта встреча с новыми людьми событие скорее интересное, чем обременительное. Меня меньше заботило, понравлюсь ли я, чем то, понравятся ли мне родственники Нины. Правда я больше беспокоился за Нину – как она воспримет их возможную отрицательную реакцию. В любом случае мы хотели быть вместе и ни с ними, ни с незнакомыми пока Нине моими родителями жить не собирались. Человек полагает…

Встретили нас хорошо, и видно было, что рады за Нину. Ни малейшего знака предубеждения против «непривычного» жениха я не ощущал. Удивительно, но я даже не вспомнил, что можно было обеспокоиться о национальных предрассудках, следов которых я тоже не почувствовал. Хотя в российской глубинке, как и в Купавне, бытовой, фоновый антисемитизм существовал, но он носил скорее ситуационный характер.