Дмитрий Зорин - Марш в никуда. Фрагменты памяти. Том II

Отпуск заканчивался, и как бы ни было хорошо в гостях, а домой тянуло. У женщин были заботы, связанные со сборами нас в дорогу, а мы с мужчинами обсуждали просочившиеся до нас слухи о событиях в Новочеркасске и делали свои умозаключения. Правда как всегда была скрыта от народа, и поэтому мы, тогда не зная истинного положения вещей, воспринимали всё так как, нам преподносила власть. Но среди населения ходили слухи и близкие к истине, но мы не готовы были их воспринимать на веру. Осознание происходящего тогда пришло ко мне спустя много лет.

Современные историки так описывают эту трагедию:

«Безграмотные экономические мероприятия правительства привели к ухудшению продовольственного положения в городе и вызвали протест. Конфликт в Новочеркасске закончился вооружённым подавлением выступления рабочих» [5, Стр.297].

Когда я увидел, что и сколько нам приготовили в дорогу, и представил себя с этими непосильными сумками, тюками и чемоданами, то стал категорически отказываться от этих забот, хотя они и шли от чистого сердца. Помимо приданного, которое матери всегда готовят дочерям, выходящим замуж, было собрано множество разных продуктов, включая соленья, компоты, копчёности, всякую стряпню, и так далее. За каждую банку шла настоящая война, в которой мне ничего не светило.

На проводы в первый раз собралась все родичи, и я впервые мог оценить, сколько их много. Нас посадили в машины, которые сопровождал эскорт мотоциклов с вещами в люльках и такой многочисленной кавалькадой мы прибыли в Дебальцево, где нас загрузили в поезд. Часть вещей мы сдали в багаж.

В Москве пришлось нанимать носильщиков на обоих вокзалах, – Павелецком, куда мы прибыли из Украины и – Ярославском, с которого мы отправлялись в Красноярск. Путь между вокзалами мы проделали на такси, и я обратил внимание, что водитель нас несколько раз провёз по одному и тому же месту. Плата тогда бралась по счётчику, а у московских таксистов глаз был намётан на провинциалов. Позже, когда я часто бывал, а потом и несколько лет жил в Москве я много раз ездил по Садовому кольцу и мог оценить расстояние между этими вокзалами, что подтверждало мои тогдашние подозрения, что « дурят нашего брата» провинциала москвичи.

В Красноярске нас встретил мой брат Александр и помог нам добраться с вещами до нашей хоть и барачной, но своей квартирки. Своей, конечно относительно, потому что это была ведомственная жилплощадь, но в, то время, значительная часть горожан всю жизнь жили в таких квартирах, и не редко поколениями. Будучи детьми своего времени, мы живо воспринимали всё происходящее как внутри страны, так и за её пределами. Правда, к собственному анализу и критическим оценкам происходящего мы приучены не были. Такие общественные проявления не приветствуются любой властью, не говоря уже о советской. В то время в СССР инакомыслие и не санкционированная гласность были не только не в чести, но и преследовалось.

Наше возвращение домой совпало с полётом в космос А. Николаева и П. Поповича 11—15 августа 1962 года. Мы, как и вся страна с гордостью за свою Родину восприняли это событие. Тем более это было на фоне разразившегося чуть более месяца назад Карибского кризиса. Советские люди, у которых ещё в памяти была недавно закончившаяся война с фашистами, как и народы всего мира, с тревогой замерли, ожидая, чем закончится противостояние двух сверхдержав. Финал мог оказаться катастрофой для цивилизации.

Советская пропаганда клеймила позором империалистов, готовых развязать атомную войну. В памяти ещё жива была трагедия Хиросимы и Нагасаки, и ни кого не устраивал такой исход. Современный французский историк Н. Верт так оценивал те события:

«Последствия кубинского кризиса были серьёзными. Несмотря на присоединение к социалистическому лагерю нового государства и шумную пропаганду заслуг Советского Союза в сохранении мира, СССР подвергся глубокому унижению и его престиж был сильно подорван» [5, стр.297].

Большой резонанс среди нас вызвало официальное издание повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и до этого она уже широко обсуждалась среди тех, кто её прочитал в рукописном или в примитивно размноженном варианте. Я впервые познакомился с лагерной тематикой, и надо сказать, что эта повесть, написанная, как я считаю человеком, испытавшим все ужасы ГУЛАГа, произвела на меня неизгладимое впечатление, заставив по-новому взглянуть на тот мир, в котором мы жили. Мы, как и окружающие нас люди горячо обсуждали эту повесть и в кругу своей семьи и родственников, и среди близких друзей и сослуживцев. Правда, выводы делались, сдержано, так как в то время было небезопасно чрезмерное откровение, да и мы ещё к нему осознанно не были готовы. Вскоре эта повесть исчезла. Впоследствии мы поняли, что власть, встревоженная растущей в обществе популярностью автора и возможными проявлениями инакомыслия, несовместимого с большевистскими идеологическими установками, организовала против писателя кампанию травли, обвиняя его в антисоветизме и враждебности советскому строю, а номер журнала «Новый мир» с этой повестью был изъят из всех публичных библиотек.