– Даже в Москве с ошибками пишут. Взять хотя бы рапорты начальника Пролетарского отделения… – во время охоты за сбежавшим ныне Волком, при виде сводок из районов, Эйтингону часто хотелось взять красный карандаш.
Неизвестная ему машинистка в местном отделении милиции печатала на редкость грамотно:
– Ссыльную, что ли, взяли, – задумался Эйтингон, – не из нового потока, разумеется. Из старых, довоенных кадров. Но вряд ли, у тех поражение в правах стоит, даже у осужденных по делам двадцатилетней давности. Удивительно, откуда здесь грамотный человек появился… – грамотного человека Наум Исаакович увидел через полчаса.
По спискам, халупа, куда зашел Осман-батыр, числилась необитаемой:
– Но с кем-то он там встречался, он знал, куда направляется… – Наум Исаакович почесал лоб автоматической ручкой:
– Сотрудники органов тоже могут соблазниться блеском бандитского золота. Бывали такие случаи… – он велел поднять с постелей личный состав отделения милиции, ведавшего шанхаем, включая гражданских сотрудников. Машинисткой и делопроизводителем оказалась пожилая женщина, дочь местного гимназического учителя:
– Поэтому ее и не вычистили из органов, в двадцатые годы… – по данным отдела кадров, женщина устроилась на работу в милицию в год смерти Ленина, – учителя считались разночинцами, интеллигенцией… – до революции машинистка закончила женскую гимназию, в Усть-Каменогорске. Ни мужа, ни детей у нее, по данным в личном деле, не имелось:
– Старая дева, – Эйтингон рассматривал лицо машинистки, – а где ее родители? В анкете она указывает, что оба они умерли, в гражданскую войну… – Эйтингон подозревал, что родители машинистки, как и половина жителей в здешних краях, сбежали в Китай:
– Она осталась, выполнять задания белогвардейцев… – Наум Исаакович, впрочем, подозревал, что жители пристройки сунули даме взятку:
– Она не шпионка, просто алчная тварь. Но в деле мы ее проведем, как агента, на содержании китайских капиталистов и недобитых белых. В отчете такое выглядит красиво… – даме хватило искреннего обещания Эйтингона вышибить ей мозги прямо в кабинете. С приставленным к затылку наганом, она призналась, что не внесла в списки паспорт некоей Шевелевой, Серафимы Ивановны, с сыном, Володей.
Эйтингон насторожился, но успокоил себя:
– Сотни тысяч парней в СССР так зовут. Это совпадение, не больше… – по словам дамы, Шевелева приехала с запада, из России. Больше она ничего не знала:
– Она предложила кольцо, с бриллиантами… – всхлипнула машинистка, – я поддалась минутному порыву… – судя по обстановке квартиры дамы, минутные порывы у нее случались часто. Машинистку отправили в камеру предварительного заключения. Эйтингон, наставительно, сказал коллегам:
– В сердце органа социалистической законности обосновался агент белых, выполняющий задания западных шпионских центров… – он, немедленно, послал наряд в шанхай, надеясь, что Осман-батыр и так называемая Шевелева еще в домике:
– Он мог подружку завести, – хмыкнул Эйтингон, – он в Усть-Каменогорске дня три отирается. Случайное знакомство, какая-нибудь веселая девица… – веселая девица не стала бы ютиться в шанхае. Эйтингону опять стало неуютно:
– Что-то здесь не так… – приказав подать эмку, он сам поехал вслед за группой, в шанхай. По скрипящим половицам пристройки гулял мелкий снег. В разоренном домике остались только женские и детские тряпки. Ни фотографий, ни документов, ни образца почерка Шевелевой Наум Исаакович не отыскал:
– Птичка упорхнула из клетки, только сейчас она обошлась без удара ножом в печень. Пока обошлась… – он уговаривал себя, что ошибается:
– Но если дочь Кукушки здесь, то мы накроем и остальную банду. Осман-батыр не ради нашего приглашения сюда явился, а чтобы их через границу перевести. Он состоит на содержании у англичан, мерзавец. Они всегда имели виды на наши южные рубежи… – отец пропавшего Федора Петровича, Петр Степанович, в прошлом веке подвизался в Кабуле, якобы инженером у тогдашнего шаха:
– Держи карман шире, – буркнул Эйтингон, получив архивные данные, – он еще тогда на британскую корону работал. Шпионская семейка, они все пойдут под расстрел. Дочь Кукушки спуталась с уголовником, чтобы вернуться в СССР… – Наум Исаакович не сомневался, что Волк тоже получает деньги с запада:
– Он достаточно болтался по оккупированной Европе, хотя Валленберг молчит о его связях. И о Марте он молчит… – Эйтингон считал, что дочь Кукушки в очередной раз легла под нужного человека:
Читать дальше