Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой

– Лаврентий Павлович, – негромко, сказал он, – посмотрите. У них, кажется, есть норы… – Кардозо покашлял:

– Мы не посещаем полигон, это поставило бы под угрозу чистоту эксперимента. Я понятия не имею, что происходит под землей. К сожалению, мы пока не обладаем техническими приспособлениями, для слежки за внутренней жизнью группы. Время от времени мы забираем… – он помялся, – участников в лаборатории, используя для обездвиживания выстрелы, со снотворным… – Берия поднял бинокль:

– Над техникой мы работаем. Она пригодится и для других целей. В общем, все, как в зоопарке. Впрочем, вашим подопечным и место в зоопарке… – Кардозо, неожиданно, весело, отозвался:

– Вы удивитесь, насколько сильна человеческая личность, даже в таких условиях обитания, даже в раннем возрасте. Но, разумеется, не у всех участников… – Берия поинтересовался: «Сколько их там?». Кардозо задумался:

– Все отправки на площадку документируются. Тридцать человек, за четыре года. Однако видим мы не всех… – он развел руками, – у нас нет возможности проверить судьбу членов группы. Спросить мы у них тоже ничего не можем… – он рассмеялся, – то есть можем, но они ничего не поймут. Не забывайте, они живут бок о бок с хищниками… – волки, населявшие полигон, днем спали. Эйтингон вгляделся в распадок:

– Там совершенно точно кто-то копошится… – в ярком солнечном луче блеснули спутанные волосы, золотистого, пшеничного цвета. Кардозо кивнул:

– Нам повезло. Мы ее называем Принцессой. С нее начался эксперимент, четыре года назад… – Берия ответил:

– Я помню. Отличное физическое развитие. Я бы сказал, что ей все восемь лет, а вовсе не пять… – он повернулся к Кардозо:

– Вы мне давали читать перевод статьи, французского аналитика, Лакана, довоенных времен… – профессор кивнул:

– Да, из материалов к диссертации аспирантки. Впрочем, по понятным причинам, на такие статьи она ссылаться не будет… – кампания, осуждающая так называемое низкопоклонство ученых перед западом, до сих пор гремела во всех газетах:

– Лакан аналитик, – добавил Кардозо, – а психоанализ считается… – он повел рукой:

– В общем, у нас есть генетическая лаборатория, в составе биологической шарашки, а на материке и генетика, и кибернетика, и анализ не в чести… – Берия хмыкнул:

– С вашими успехами, вам пора завести шарашку для психологов. Работниками мы вас снабдим… – он щелкнул пальцами:

– Наум Исаакович, запишите себе. Пациентка Лакана, насколько я помню, вернулась в человеческое общество примерно в возрасте двух лет… – Кардозо подтвердил:

– Именно так. Но до шести лет она не произнесла ни слова. Тем не менее, потом она заговорила. Однако, она подверглась насилию, а у них… – он махнул на площадку, – судя по данным осмотров, ничего такого не происходит. То есть пока не происходит. Самым старшим в группе всего лет семь… – Берия ткнул окурком в хрустальную пепельницу:

– Забирайте ее в комплекс… – распорядился министр, – пришло время познакомиться поближе с нашей Принцессой… – подняв трубку полевого телефона, Кардозо велел охранникам:

– Несите на вышку снотворное, я встречу вас внизу.

В последний раз Эйтингон видел Принцессу, как называли девочку во внутренних папках шарашки профессора Кардозо, два года назад. Покуривая сигару, он разглядывал голую комнату, за особым, односторонним, пуленепробиваемым стеклом:

– Правильно, тоже в марте. Я летел с Дальнего Востока на китайскую границу. По дороге я заглянул сюда, проверить, как обустраивается аспирантка, как дела у наших подопечных. Но тогда никого из группы не забирали в комплекс, я наблюдал за ними издали, с вышки… – в апреле пятьдесят первого, следуя сведениям от китайских коллег, Наум Исаакович, наконец-то, нашел и расстрелял Осман-батыра:

– Мерзавец ничего не сказал… – он сжал зубами окурок, – мы понятия не имеем, куда делась проклятая Марта. Сколько я с ним ни бился, он молчал. Стэнли, в Лондоне, тоже ничего не сообщает… – вынырнув на поверхность весной сорок восьмого года, в Берлине, дочь Кукушки опять исчезла из вида:

– Саломея не нашла ее в Израиле. Сука, она еще отплатит, за предательство. И Ягненок тоже, все равно, что мертв. Именно он навел американцев на Матвея… – расстрел Осман-батыра не помог.

Осенью пятьдесят первого года Наума Исааковича, прямо из министерского кабинета, препроводили в подвальный этаж, во внутреннюю тюрьму Лубянки. По рассказам Серебрянского, он знал, чего ему ожидать: