Николай Кондратьев - Лекарь-воевода (части VII и VIII)

– Не, батюшка. Все как есть осталось. Взял только малый короб со снадобьями.

– Значит, вернется, – успокоил ее поп.

Из церкви Маланья пришла к себе на двор, смотрит, на крылечке сидит старичок седенький, в белой рубахе по колена, сидит, бороду поглаживает. Увидел ее, обрадовался:

– Заждался совсем! Где ж ты так долго была?

– В храме Божьем.

– А старик где?

– В лес за лыком пошел. А тебе-то чего надобно?

– Мне все едино, что ты, что старик. Зови в избу. Видел я, что дверь не заперта, а войти побоялся.

В избе он перекрестился как положено и негромко так:

– Привет тебе, Маланья, от Клима.

– А! Слава богу! Жив! Я уж хотела…

– Жив, жив. Да вот приехал в лес лечить других, да сам захворал. Меня прислал. Просил забрать… Вот тут у него книжечка есть… – Старичок подошел к божнице и достал «Травник», завернутый в холстинку. – Вот эту самую книгу. Так уж я ее возьму, отнесу ему.

– Я не знаю как… Верить тебе аль нет?

– Верь, а как же! Так Клим может в лесу долго задержаться. Просил вам со стариком передать. – Положил на стол два серебреника.

– О! Дай Бог ему здоровья хорошего! Может, вещички какие ему нужны?

– Нет, ничего не надо. Велел травы отдать знахарке Кулине. Отцу Захарию скажи, чтоб его не поминал лихом. Ну, вот и все. Проводи меня.

Вышли, прошел будто своим огородом. Столкнул челночок в воду, переплыл на другой берег, и как не было его. Однако ж два серебреника остались.

Телегу затрясло на корнях, сильно тряхнуло. Клим проснулся, сел, протер глаза. Солнце уже на первой четверти неба, сквозь вершины деревьев проглядывает. Значит, спал часа два. Неплохо. Кругом лесная глухомань, дорога среди кустарника прорублена, следы мало заметны. Лошадь устала, еле-еле плетется нога за ногу. Мужик повернулся к нему:

– Верно говорят в народе, Клим: у тебя грехов нет. Неизвестно кто, неизвестно куда везут тебя, а ты спишь, похрапываешь!

– А что мне делать остается? Было за что убить, давно расправились бы. Грабить у меня нечего. Значит, понуждился я кому-то. Да и тебя, Микола, узнал я. Пользовал я тебя ту зиму, медведь помял тебя лихо. Лучше скажи, Микола, долго нам еще трястись?

– Да нет, маленько еще… А я думал, запамятовал ты. Ведь многих пользуешь. Вот и подъезжаем.

И тут открылась давно знакомая картина: землянки, костры, люди, одетые во что попало, с ножами у пояса, у иных сабли. Лошади под седлами, телеги, гвалт, как на ярмарке; полагал, не придется больше видеть такое, ан довелось.

Остановились около одной из землянок. Из нее вышли старые знакомцы: Неждан, совсем седой, ростом еще меньше стал, Сургун, этот нисколько не изменился – худой, подвижный и седых волос не прибавилось, Хлыст и еще трое из прежней дружины Кудеяра. Среди них Фокей, кудрявый, неунывающий. А вот и Кузька-лекарь! Усы, борода, а лицо радостное, как когда-то у мальчонки Ничейного.

Глядят на Клима, кругом обходят – он и не он! Диво дивное!

В землянке свечи горят. На нарах бледный, худой Демьян, тень прежнего Демьяна. Поцеловал его Клим, рядом сел, за руку взял, держит.

– Вот и довелось свидеться, Юрий свет… – Демьяну тяжело говорить, после каждого слова отдыхает. Дышит, будто воз на гору везет. – Не убежал ты от нас… Мы знали – жив ты…

– Повремени, Демьянушка, – прервал его Клим. – Время будет, все друг другу перескажем.

– Так мне… осталось…

– Поживешь, Демьянушка, поживешь! Говори, где болит… Тут?.. Тут? Сургун, давай подстилку новую, теплой воды. Пусть кто мой лубок из телеги принесет. Ты оставайся, а другие погуляют пускай. Вот что еще: в тенечке Демьяну постель сделайте, сейчас на воздух вынесем.

Прошло два дня. Демьян повеселел, вдосталь попивал густую сыту да разные отвары. Отчасти сам, больше друзья его рассказывали про свое житье-бытье. Особенно внимательно Клим слушал о том, как погиб Юрий-князь, как оплакивала его княгиня. Потом стали просить, чтоб Клим рассказал, как он Климом стал.

– Что ж, расскажу, друзья мои. Мы только что слышали, как умер князь Юрий Васильевич. Похоронен он Нежданом со товарищами на крутом берегу Польного Воронежа. Вечная слава ему! – Среди слушателей возник шум удивления. Клим внимательно посмотрел на присутствующих и четко, со значением выговаривая каждое слово, продолжал: – А ежели остался б жив он с приметным уродством, вроде как у меня, его сразу словили б и предали мучительной смерти. Так хорошо, что его Бог прибрал. Помянем его за упокой души!.. А вот про Клима, то есть про себя, я все расскажу без утайки. После сечи с татарами остался жив. Выходила меня девонька неразумная, Весела. Стал я лекарем, прежде всего себя вылечил, потом стал людей пользовать…