Николай Кондратьев - Атаманы-Кудеяры

Юрша поскакал дальше мимо станов многочисленных отрядов. Еще засветло он подъехал к небольшому холму, на котором стоял шатер царя. Неподалеку от него разместилась походная церквушка и теснились палатки ближайших людей. Холм был за пределами досягаемости орудийного и пищального огня со стороны крепости. Кроме того, он был окружен деревянными щитами гуляй-города, около которых стояли отряды воев царева полка.

Здесь Юршу остановили стражники, проводили к старшему, а тот к дьяку, ведающему царским приемом. И, как нарочно, ни одного знакомого, который мог бы ускорить встречу с царем. Особенно Юршу возмутило то, что от него потребовали сдать оружие, саблю и нож, будто он простой проситель, а не царский гонец. Дьяк объяснил всем ожидающим, что государь с князьями и воеводами в церкви службу справляет, Бога молят о даровании победы.

Выдалась свободная минута, и Юрша огляделся. Перед ним развернулась большая вытоптанная луговина с врытыми столбами коновязей, за которыми стояли сотни коней в дорогой верховой сбруе. Тут же толпились коневоды, стремянные, другие слуги князей и воевод. Среди них шныряли лотошники со всякой заманчивой снедью. Несколько в стороне ожидали гонцы из разных мест. Они отличались от других запыленными, помятыми кафтанами, изможденными лицами, были молчаливы и сосредоточены – им надлежало предстать перед грозные царевы очи. А известно – за худые вести награды не жди.

Воины и слуги воевод, наоборот, были говорливы. Они сбивались группами, их приглушенный разговор гудел над луговиной и дополнял грохот, несшийся от крепостных стен. Юрша пошел от одной группы к другой. Вот белобрысый верзила в расстегнутом куяке, возбужденный тем, что слушают его, хрипел простуженным голосом:

– …Туры у самых ворот стоят, у Арских. Мы щиты пододвинули, за ними спрятались, ждем. Князь Михаил с коня сошел, вместе с воями, теснота, саблю не вынешь. Вдруг кто-то крикнул: «Готовсь!» Огневого дела мастера от ворот под туры откатились. Как бабахнет! Огненный столб в воротах на десять саженей! У ворот татар много стояло, а тут полетели кто куда!..

Кто-то не выдержал, перебил рассказчика:

– А я слыхал: государь подъехал к вратам, они сами рассыпались, а поганые разбежались!

На него зашикали:

– Не лезь! Тебя не спрашивают! Тут человек в самом пекле был!

– Я как видел, так и сказываю. А у нас что было! Опомнились татары и полезли со всех сторон. И бабы и ребятишки, с кольем, с дубьем, с ятаганами. Мы вокруг князя стеной стали, легко отбились. А многие, которые отделились и начали по саклям ихнее добришко промышлять, всех похерили… Потом нам приказали отходить – другие ворота, мол, крепко держатся. Так и отступили ни с чем… Нашего брата полегло! Вырвались только потому, что ворота Арские и стены рядом за нами остались, и наши со стен стрелами и огнем помогли…

Юрша отошел к другой группе. Тут широкобородый дядя степенно повествовал, как делали подкоп под татарский тайный источник воды. А рядом курчавый парень в кольчуге расписывал лихость воев князя Горбатого, которые налетом с ходу взяли татарский острог на Арском поле, тем самым открыли дорогу на реку Каму.

Много чего услыхал Юрша и досадовал, что ничего сам не видел, с татарами не бился, а разъезжал… Узнал, что сегодня вообще боя не было, только пушкари пугают татар. По приказу государя во всех полках попы да монахи воинов исповедуют и причащают. А воеводы большие и малые вместе с государем тут в царевой церкви службу стоят. Завтра, говорят, большого боя тоже не будет, – праздник Покрова Богородицы.

Вдруг на холме вокруг церкви люди зашевелились, забегали. Царев шатер засветился изнутри. На луговине кучки людей рассыпались, слуги разбежались по своим местам. Юрша увидел, как государь с воеводами в сопровождении факельщиков прошел в шатер. Вскоре князья вышли из шатра, им подвели коней, и луговина опустела. Еще прошло немного времени, из шатра вышел дьяк и объявил, каким гонцам идти к Адашеву, кому к князю Воротынскому. К царю допустил троих гонцов, первым – Юрия Монастырского.

Сени шатра освещались чадящими плошками с салом, царева половина – свечами. Иван, положив голову на руку, полулежал на скамье, накрытой медвежьей шкурой. Спиридон поправил шубу, накинутую на ноги царя, и застыл позади скамьи. В головах стоял священник высокого роста, скуфейкой упираясь в обвисшее полотно шатра.

Юрша низко поклонился и, выпрямившись, замер, слегка склонив голову. Иван, казалось, дремал. Трехмесячный поход не прошел для него даром. Лицо похудело, нос заострился и заметнее стала на нем горбинка. Борода посветлела, должно быть, выгорела на солнце.