Николай Кондратьев - Стрелецкий десятник

Каты исполнили приказ, Даниил обвис на веревках. Мокруша взял кожаную бадейку с приготовленной водой, окатил боярича. Даниил, застонав, открыл глаза. Иван резко выговорил:

– За вранье будешь еще бит, Данилка. Понял?

– Понял, государь. О, Господи! – Голос Даниила изменился, стал хриплым и глухим. – Зачем так больно, государь?

– Станешь врать, еще больнее будет. Теперь отвечай: прочел грамоту?

– Прочел половину… Спирька вырвал. Как перед Богом!

– Обрадовался, что узнал?

– Чему радоваться, государь? Ведь крымцы идут.

– А про Мишку-князя молчишь? Язык прикусил. Теперь главное. Кто тебе сказал, что жив сын великой княгини Соломонии? Слышь? Говори. – Даниил громко застонал. – Молчишь? Огня!

Мокруша надел рукавицы, выбрал из костра большой горящий сук, поднес к его ногам. Даниил задергался, заревел, завизжал. Иван кивнул другому кату, и еще одна головня коснулась ног Даниила. Запахло горелым мясом. Даниил кричал все слабее и слабее, потом сильно дернулся последний раз и, захрипев, обвис на веревках. Палачи отбросили горящие суки, выгребли из-под ног уголья, Мокруша вылил воду на Даниила и сказал:

– Хлипкий мужик, долго не выдюжит. Отдохнуть ему надо, государь.

– Времени нет. Давай еще воды.

Медленно приходил в себя Даниил. Поднял голову, странным, безумным взглядом окинул поляну и остановился на Иване. Вдруг задергался и дико захохотал, сквозь смех выкрикивая:

– Струсил!.. Ивашка струсил! Идет, идет сын Соломонии! Законный государь! А тебя, выблядка, вон! Вот так же повесят, как меня.

Теперь и Иван заорал по-безумному:

– Язык! Язык! Вырвать язык ему, сволочи!

Каты заторопились. Опустили Даниила на землю. Тот отбивался и поносил царя. Наконец каты одолели его. Металлическим клином, ломая зубы, разжали челюсти. Мокруша пальцами вытянул язык и резанул ножом. Каты отскочили в разные стороны. Даниил, захлебываясь кровью, катался по примятой траве. Иван, перевесившись так, что чуть не свалился с седла, следил за происходящим, что-то кричал. Потом спохватился:

– Ах, вашу!.. Ведь он не сказал ничего! Ах, гады ползучие! Поспешили, когда не надо! Вот вам! Вот вам! – Иван наезжал конем на катов и бил их плетью. Они не загораживались, согнувшись под ударами, поспешно складывали в корзины свое хозяйство. Больше всего плетей досталось Мокруше, который медленнее других забирался в седло. Теперь Иван гонялся за конными катами и, задыхаясь, кричал:

– Пошли, пошли отсель! Скорей! Скорей! – И сам пришпорил коня.

Спиридон следил за Иваном, стараясь не оказаться перед ним и не получить плетей. Он не впервые присутствовал на пытках, научился не рассуждать – раз государь казнит, значит, так надо. И тем не менее сегодня появилось сомнение: то ли содеяно? Почему оставил боярича на верную, мучительную смерть? Куда и почему заспешил государь? Но быстро отогнал от себя эти крамольные мысли – не его ума дело.

Оказавшись в лесу, Иван заметно успокоился. Впереди его ехали каты, позади – Спиридон. Он кликнул Мокрушу, тот придержал коня, сжавшись, ждал плетей. Однако Иван сказал только:

– Пошли кого из своих к Прокофию, пусть заберет.

– Может, вернуться, полечить? – осмелился предложить Мокруша. – Помрет, чего доброго.

– Околеет, туда и дорога.

Больше Иван ни с кем не разговаривал, в селе Алексеевском перегнал поезд и до Кремля скакал не останавливаясь, безжалостно нахлестывая коня.

Прислушиваясь к затихающему топоту отъехавших коней, на поляну вышли три мужика, оборванные, заросшие, прокопченные дымом у костров. Воровато направились к сосне, увидали одежду Даниила, перетряхнули ее, обшарили. Маленький высказал сожаление:

– Эх-ма, обобрали! А видать, этот из боляр был.

Седой мужик, может, предводитель, распорядился:

– Свяжи и неси, там разберемся. – Подошел к Даниилу, который, скорчившись, лежал на боку. Его лицо и трава вокруг были в крови. Он не стонал, не шевелился, только с каждым вздохом изо рта пузырилась кровь. К исполосованной, почерневшей спине прилипли листы, травинки и комочки земли. Ноги его оставались привязанными к бревну, на руках висели куски веревок. – Никак жив еще?

Тщедушный мужик предложил:

– Может, отнесем на пасеку? Тут недалече. Так сгинет, а Сургун выходит. Выкуп возьмем.

Седой усомнился:

– Петлю возьмешь. Искать начнут.

– Не, Сургун глаза отведет. У него не найдут.

– Кладите ко мне на хребет, отнесу, – сказал третий мужик.

Подняли, положили на спину и пошли. Маленький рассуждал: