Амаяк Тер-Абрамянц - В ожидании Ковчега. Роман

Нет довольствия? – Ладно…

Он мог бы разграбить базар, просто отнять у этих торгашей то, что они и сами могли бы принести ему добровольно в качестве благодарности, будь у них совесть. Но он сделал все справедливо, открыто…

Нет довольствия в интенданстве? – Ладно…

В тот вечер он сел в фаэтон, которым правил рыжий кривой Сурен, а рядом скакали на лошадях его товарищи. Заслышав крики и топот коней издали, обыватели торопились прикрывать ставни, прохожие жались к краям улиц, по которым, весело перекликаясь, рысью двигался, время от времени переходя на галоп, его отряд.

Отряд остановился у парадных дверей банка, лестницу к которым охраняли два мраморных льва.

Бойцы спешились, расседлали коней, привязав вожжи к коновязям, а из фаэтона вышел Гурген во всеоружии – в папахе, чохе с газырями, он решительно топал вверх по лестнице, волоча постукивающую через ступеньки длинную шашку и придерживая кобуру маузера. За ним устремился весь отряд – красавчик Або, кривой Сурен, богатырь Ваче и другие…

Солдат охраны, сидящий на табурете у дверей банка с винтовкой меж колен, смолил самокрутку и будто не замечал их.

Рабочий день в банке уже заканчивался. Здесь было полутемно. Красный шар солнца заглядывал в окно, и хрустальные подвески люстр тускло поблескивали.

Банковский служащий, немолодой человек в очках, сидел в кассе, вписывая что-то в журнал. Два тощих босых мальчика семи и десяти лет сидели неподалеку у окна. Банковский служащий был из беженцев, а мальчишки – его сыновья: они жили здесь же, в банке, поскольку идти им было некуда. Дети с настороженным любопытством смотрели на вошедших вооруженных людей в папахах, заполнивших пространство шумом голосов и шагами. Никто из вошедших не обратил на них внимания – весь город был переполнен голодными беженцами, оборвышами, потерявшими родителей, просящими подаяния или что-то подворовывающими на рынке. Жители уже привыкли к этим ждущим, молчаливо просящим глазам, с которыми сталкивались повсюду, выходя из дома. Утром детей часто находили мертвыми, и специальная телега собирала их тела, отвозила на кладбище, где их сваливали в общие ямы, поливали хлоркой и закапывали.

Ваче и Хачатур быстро встали у дверей банка, чтобы не допускать посторонних. Гурген подошел к конторке, банковский служащий поднял на него лицо, поправил очки.

– Барэв дзэс! 3 3 Добро вам, здравствуйте ( арм .) Чем могу Вам служить, уважаемый?

Гурген локтем оперся о конторку и широко зевнул, показав ряды крепких желтых зубов.

– Я хмбапет Гурген, слышал о таком?

– Да, уважаемый, кто не слышал вашего славного имени?

Хмбапет довольно ухмыльнулся:

– Моему отряду необходимо десять тысяч!

– Сколько? – очки дрогнули.

– Десять тысяч, – говорю – ни больше, ни меньше! Я знаю, сегодня у вас наличность есть.

Служащий мелко закивал, задрожал.

– Но я… Я не могу вам выдать без соответствующего документа…

– Документ? – Гурген внезапно расхохотался, хлопнув себя по лбу, – ну, конечно, а я-то забыл! Ну, бери тогда бумагу, писарь, пиши, а я подпишу…

Дрожащей рукой, под диктовку, служащий выводил каллиграфическим почерком буквы на бумаге, однако слегка разбрызгивая чернила и нервно окуная перо в чернильницу.

– Я хмбапет Гурген Арщаруни изымаю на нужды отряда положенные мне деньги – десять тысяч.

Записал?

– Сейчас, – кивнул служащий, – еще число надо указать.

Гурген милостиво кивнул, а затем вытащил бумагу у кассира и стал рассматривать красивые, загадочные, ничего не говорящие ему буквы. Нахмурившись, он делал вид, что читает. В его родном селе была трехгодичная церковно-приходская школа, где священник обучал началам армянской грамоты, счету и Закону Божию. Дальше буквы «А» Гурген грамоту не осилил и вместо учебы предпочитал днями напролет скакать по горам на жеребенке, подаренном на свою беду сердобольным родителем в день десятилетия, ставить силки на птиц и зайцев… Не помогали ни уговоры, ни битие, и несчастный отец в конце концов махнул рукой на сына: «Пастухом будет!». Но с течением времени знакомством с этой единственной буквой Гурген все более втайне гордился, она была как бы преддверием в какой-то загадочный, сияющий непостижимый мир, в который он уже сделал первый шаг, и несколько раз давал себе зарок обучиться грамоте, но жизнь не оставляла на это времени.

Он знал, что в таких случаях ставят подпись. А поскольку его фамилия начиналась именно на эту букву «А», он нарисовал ее ниже текста и протянул бумагу кассиру с удовольствием, будто совершил меткий выстрел.