Олег Ёлшин - Пока поют соловьи

Она промолчала. Было видно, как тяжело ей дается этот разговор. После этих слов женщина обмякла и теперь безвольно смотрела сквозь стену в никуда. Ей было все равно. Ее избавление сидело напротив, продолжало говорить, продолжало тянуть время, которое для нее стало бесконечным, бессмысленным, невыносимым. Думала она только об одном – когда же всему придет конец? Утешало одно – он все сделает сам, и не нужно будет брать на себя грех. А еще знала, что, пожалуй, этот идиот, маньяк без смирительной рубашки абсолютно прав.

– Вы даже себе признаться в этом не хотите, – продолжал он. – Поверьте, если вы согласитесь, если выкинете из головы бред, которым заполнили свою жизнь – сразу же излечитесь. Станете нормальным человеком… Молчите?

Но ей было все равно. Что бы сейчас он не говорил – нужно подождать. Осталось немного. Одно знала точно – скоро кошмар закончится. Произойдет все этой же ночью. А завтра она покинет больничную палату навсегда, и думать больше не хотелось ни о чем. Пусть этот влюбленный сумасшедший убийца изощряется. Пусть поносит ее скульптуры. Все пустое. Нужно лишь подождать…

– Понимаю, не хотите меня слушать. Послушайте других…

И тут она вздрогнула.

– Что за голоса? – воскликнула она.

– Голоса?… Вы что-то слышите?

– Да… Это же моя мать. Как она здесь оказалась? А с ней отец! Но это невозможно. Он ушел из жизни год назад… Это точно он!

Женщина была потрясена. Ей казалось – что теперь сама по-настоящему сходит с ума, но трезвый разумный голос вдруг спросил:

– Мадмуазель Софи, вы сегодня ели?

– Что?… Не поняла?!

– Вы когда ели в последний раз?

– Не помню… Причем здесь это?

– А из этого графина вы пили?

– Наверное, да, пила… Снова они. Я слышу их… Что налито в этом графине?

– Все просто. Медсестры разбавляют воду успокоительными. Поскольку вы пили ее на голодный желудок – у вас галлюцинации. Такое бывает, это нормально.

– Дьявол. Снова они. Ты слышишь?… Я вижу их!

– О чем они говорят?

– Ругаются…

И вдруг из стены появились две фигуры. Впереди бежала женщина, а следом гнался мужчина. Занавеска от неожиданности под сильным порывом ветра подлетела до потолка.

– Стой! Куда? Остановись, я сказал, старая дура! – прорычал мужской голос.

– Иди к своим чертям, старый козел! – парировал ему женский.

– А ну-ка стоять!

– Хватит меня преследовать. Хватит уже!

С этими словами пожилая дама в ночной сорочке остановилась, обернулась и зло уставилась на мужчину. Он был в черном костюме, в шикарном галстуке, а под ним виднелась белоснежная рубашка. И только белые тапочки не вязались с этим строгим нарядом. А женщина с ужасом и мольбой на него смотрела, продолжая говорить:

– Оставь меня в покое.

– Нет.

– Почему?

– Ты знаешь.

– Чего ты от меня хочешь?

– Ты зачем отправила туда Софи?

– Я тебе уже говорила. Я каждую ночь тебе это говорю. Сколько еще ты будешь ко мне приходить? Мало издевался при жизни?

– Так, послушай… Стоять, я сказал!… Я прошу об одном – моей девочке плохо. Ты понимаешь, плохо. Верни ее домой. Дай ей нормально жить. Она совершенно здорова.

– Здорова? Говоришь – здорова? Она ненормальная. Она жила в подворотне, в склепе, заставленном камнями. Она была похожа на скелет, когда Пьер ее нашел.

– Ну и что? У нее был сложный период. Он закончился – уже год прошел. Тебе врач еще несколько месяцев назад написал. Что – нет? Он просил забрать ее домой.

– Она снова окажется в подворотне!

– Это ее выбор.

– Нет, не ее. Твоя дочь – позор для нашей семьи.

– Это и твоя дочь.

– Она шлюха. Уличная девка. Подстилка для своих лепил. Она чуть не родила выродка от какого-то старика.

– Это не старик, а великий скульптор.

– Это не скульптор, а развратный тип, которому все равно с кем спать – главное удовлетворять свою похоть. А она его подстилка. Родила! А что потом обо мне говорили бы люди! Хорошо, что Пьер вмешался – избавил от позора.

– Это не ваше дело. Это ее жизнь! Это был ее ребенок!

– Ты сделал ее такой! Ты потакал. Учителей к ней водил. Из-за тебя она опустилась на это дно. Мне не нужна такая дочь.

– Ты должна ее забрать! И надо же, какой цинизм – упекла ее в психушку всего через неделю, как меня не стало, – взревел мужчина. – Забирай ее оттуда!

– Никогда. Слышишь, никогда! Она останется там навсегда. Там ей и место.

– Ну, хорошо, старая дура. Я приду к Пьеру. Я все то же ему скажу, где бы он ни находился! Какое право вы имеете так поступать с моей дочерью?