Олег Ёлшин - Пока поют соловьи

– Остается последнее – меня убить… Чего молчишь? Неси, что обещал. Ты все сказал, добавить нечего.

– Нет!

– Что?

– Я хочу знать все. Хочу услышать это от вас. Вопрос простой – если бы вам пришлось начать все с самого начала – вы пошли таким же путем?

– Какая разница?

– Мне это важно знать.

– Пустое.

– Неужели не хочется вернуться назад, повернуть время вспять, сделать шаг в сторону, изменить, а потом придти к другому итогу. Да и что за итог в ваши годы? Впереди возможна целая жизнь или большой достойный ее отрезок, полный радости, может быть, любви – почему нет? Какие ваши годы? Вы хотели бы вернуться и все исправить?

– Какой смысл в этом разговоре? Ничего уже не изменишь…

– Мадмуазель Софи, если хотите, чтобы я выполнил свое обещание – вы должны мне помочь. Иначе я не смогу. Не смогу человеку, которого я давно… принести веревку. И только если буду уверен, что иного выхода нет – сделаю это. Из любви к вам. Любви к той девушке с красивыми глазами, тонкими руками и взглядом, полным радости, жизни и любви, на которую по нелепой случайности взвалили чужую жизнь.

– Что за странная идея говорить о ерунде? О том, что невозможно.

– Все возможно. И выйти отсюда можно, не обязательно в петлю лезть. Жить за этими стенами счастливо, безмятежно. Вопрос лишь в том – как? Чтобы ответить на него – нужно что-то исправить в прошлом – не правда ли? От чего-то отказаться. Без прошлого ни настоящего, ни будущего нет. Нужно выкинуть что-то из сердца, из души. Очиститься, снять гранитные, мраморные и бронзовые вериги, которые были так тяжелы – и вы станете свободной.

– Я не понимаю тебя, домушник… Тебе меня не спасти.

И снова тишина поселилась в почти пустой темной комнате. Даже занавеска не колыхалась, даже ветер упокоил свои порывы, затаившись, словно чего-то ожидая.

– А ты случайно не из отделения, которое находится в углу здания, где двери всегда закрыты и откуда никого не выпускают – даже в смирительных рубашках? Сбежал? Ушел по балконам? Какая прелесть! Тебя мне бог послал. Так задуши меня. Просто сделай это. Чего ты ждешь?… Молчишь?… А! Поняла. Ты не просто маньяк. Ты извращенный маньяк. Тебе важна прелюдия. Долгая! А потом сладостный конец.

– Вы все неправильно поняли.

– Помогаешь достать веревку женщине, которую, как говоришь, любил когда-то. Но прежде душу из нее вынешь, перепишешь жизнь, и только потом с ней покончишь. Может, ты еще и петлю на шею накинешь? Получаешь удовольствие? Как тебе больше нравится? Ты садист? Ну, давай же. Тебе и веревка не понадобится. Смелее! А знаешь, я даже не буду сопротивляться.

– Будете, мадмуазель.

– Значит, я не ошиблась?! Как интересно… Последняя ночь с маньяком! Какой достойный финал – видела бы меня сейчас моя матушка, – и она засмеялась. А в смехе этом не было ни капли страха, но было нечто зловещее, обреченное.

– Все не так. Напротив – я хочу вам помочь. И уверен, что ответив на мои вопросы, вы не захотите с собой кончать. Я в этом убежден. Вы не все про себя знаете, мадмуазель Софи. Про жизнь. Про этот мир. Он проще, лучше, чем вам кажется. Примитивнее, но лучше. Только не надо близко приближаться к солнцу – можно опалить крылья. Жизнь – она здесь – внизу.

– Маньяк-философ! Ну-ну! Продолжай свой ритуальный танец! Или как там это у вас называется?

– Хорошо. Я продолжу… Продолжу…

Он на мгновение задумался и снова заговорил:

– Задам, с позволения, один простой вопрос. Как такое могло случиться?

– Что?

– Я вообще не понимаю, как подобное могло произойти. В наше время женщине быть скульптором – нонсенс, дурной тон. Что это – ошибка юности, плод детской фантазии?

– Тебе не понять.

– Почему?

– Ты научился только уничтожать. Потому тебя здесь и заперли. Скольких ты убил? Создавать не пробовал?

– Громкие слова, мадмуазель. Просто слова.

– Для тебя да.

– Кому нужно это ваше «создавать»? Будь иначе – вы не сидели бы в ожидании веревки, которую желаете накинуть себе на шею. И вы знаете, что я прав. А правда эта сводит вас с ума. Верно? Создавать! То, что вы делали многие годы, оказалось никому не нужным. Или я ошибаюсь?

– Не знаю. Теперь я уже ничего не знаю, – устало прошептала она, потом резко добавила: – Решил убить не только меня? Тебе этого мало? Хочешь расколоть и мои работы? Не трудись – я их уже сама разбила. Но, это не твое дело. Не трогай осколки моих скульптур, невежда! Не про твою честь!

– А я говорил, что вы будете сопротивляться. Вот вы уже защищаете ту бессмыслицу, на которую потратили столько лет. Вы же сами разбили свои скульптуры! Так будьте честны.