Иван Шмелев - История села Мотовилово. Тетрадь № 3

Присутствующие свидетели дружно закричали:

– Держит! Держит! Не сдавай, Михаил!

Восхищаясь силой, они восхваляли Михаила:

– Силен! Лошадь, и то остановил! Вот это сила, как у богатыря! – дивились люди.

– Сдаюсь! – довольный силой сына, в смехе оскалившись редкозубым ртом, признался Иван. – Силен! Силен! Ешли твою мать! – торжествовал от успеха сына Иван.

А Михаил, одержавший победу своей силой над силой лошади, горделиво стал расхаживать по тропе, разминая натруженные ноги, поглаживая затёкшие от натуги руки. На нем лохмотьями трепыхались на ветру лоскутья от штанов и рубахи, оголяя сбитое в мускулы тело. Иван, продолжая петушиться, словами поощрял сына:

– Вот так сила, весь в меня! – и к Дарье:

– Ну, мать, пора Мишку женить! Сила в нем через край прет! Поди-ка, принеси ему мои молестиновые штаны и мою сатиновую рубаху, а то видишь, парень совсем оголился. Как бы соловей-то не улетел! – закатившись со смеха, добавил он.

Зимой Михаила женили на девке по-совиному глазастой и непомерно маленькой против Михаила. На свадьбе в честь девственности невесты Михаил, на пиру в доме будущей его тещи, со звоном разбил традиционную тарелку.

В доме Ивана Федотова появилась сноха, новый член семьи, новая работница.

– Молодая у нас оказалась такая брезгунья, ничем ее не накормишь! Придётся кормить ее от семьи на особицу, – делясь впечатлениями о своей снохе, сокрушалась Дарья в разговоре с бабами-соседками, которые интересовались, каково житье молодой.

После войны народ утихомирился, люди успокоились, тревоги миновали, страсти улеглись. С волками как-будто бы рассчитались, их несколько поубавили, их нахальство укротилось. Народ воспрял духом, люди встрепенулись, остепенено стали браться за дело, обзаводились хозяйством, приобретали лошадей.

Савельев Василий год тому назад сменил свою устаревшую лошадь. Он в Чернухе, за шестьдесят пудов ржи, купил (добротного мерина) мастью серого в яблоках. «Серый» скоро привык к новому хозяину, оказался ко двору и с лошадиным пониманием своего хозяина трудился в хозяйстве, добротно выполняя полевые работы, угождал нраву и требованиям вспыльчивого хозяина. Но и хозяин не мог нахвалиться добротностью своего коня Серого, всячески поощрял его трудовое усердие, кормил, не жалея овса и сена. По ночам частенько вставал, подсыпал в кормушку овса, подмешивал в колоде к корму отруби, сдабривая корм мучной посыпкой.

Выстроив дом на Лесной улице и отделив в него сноху Анну Пенкриху, Василий со своей семьёй теперь занял весь дом. Нижний этаж остался для повседневного пребывания семьи и как кухня, а верхнюю комнату, переоборудовав, он приспособил для торжеств во время праздников и к приёму гостей. Верхняя комната стала семейной горницей. В потолке нижней избы и в полу верхней комнаты Василий Ефимович прорезал отверстие, огородил его перилами с точеными балясинами. Сам смастерил в десять ступенек с точеными балясинами лестницу и установил ее для внутреннего сообщения между обоими помещениями: верхней и исподней.

Из теплых сеней в нижнем этаже Василий сделал третью жилую комнату, которую назвали прихожей. В ней была сложена печь-лежанка. Она служила подсобным помещением и как мастерская.

Теперь дело стало за двором. Василий задумал построить такой двор, чтоб было всем на диво, и он его построил. Всю эту зиму он занимался заготовкой лесоматериала. Со станции, с лесопильни завода возил тес, из леса возил на Сером бревна, слеги и жерди. А в погрузке бревен и теса Василию Ефимовичу помогал сын Минька. Обличием черненький, Василия Ефимовича первенец Минька весь в отца, в мускулах. Не по годам изрядная накапливалась сила, и отцово подзадоривание создали азарт в молодом парне. Он целыми днями увлечённо занимался трудом, помогая отцу. Василий радовался, что сын такой сильный и ловкий в делах. Он горделиво восхвалялся перед мужиками:

– Вот и помощника себе нажил! Не парень, а орел! – ликовал он.

А мать, нахваливая сына, бабам говорила:

– У нас Минька-то целыми днями с отцом бревна да тес возит. Дюжий, не сдается! Такой сильный, отцу не уступает! – горделиво расхваливала она Миньку.

– От натуги при погрузке бревен, у Миньки-то даже рубаха на плечах лопнула, пришлось отцову подать, хоть она ему и великовата, да ничего, женить-то ведь еще не скоро, – продолжала ликовать она перед бабами.

Непосильная работа не прошла даром для парня. От натуги ночью у него открылись боли в животе, парень заклохтал, заохал. Ужом извиваясь по постели, он руками гладил оголенное брюхо. Вся семья всполошилась. Мать, глядя на корчившегося от боли сына, заплакала, укоризненно упрекала Василия: