Марианна Федорова - Игнач Крест

- Признаешь ли ты православную веру? - спросил Афанасий.

- Я признаю все то, что признает моя жена…

Тогда Афанасий встал, торжественно произнес подходящую молитву своим низким глубоким голосом, затем благословил их «во имя отца и сына и святаго духа», потом подошел к рыцарю и дал ему поцеловать напрестольный крест. Дарья наклонилась и тоже поцеловала крест.

- Теперь поцелуйте друг друга, - пробасил Афанасий.

- Спасибо тебе, Ваня, - прошептала Дарья и поцеловала Штауфенберга в помертвевшие губы. - Ты должен жить, ты будешь жить…

- Отныне нарекаю вас мужем и женой, - возгласил Афанасий и присел к столу, чтобы закончить запись. Затем он протянул бересту Дарье со словами: - Отныне ты, Дарья Пантелеевна, стала баронессой фон Штауфенберг, вольной новгородкой.

- Сохрани написанное, - сжал ее руку Иоганн, - какой хочешь ценой сохрани! Здесь твоя свобода, - проговорил он, теряя последние силы, и закрыл глаза. Рука его безжизненно повисла.

Дарья послушно спрятала на груди свиток и шпоры, завернув их в тряпицу.

Устинья степенно вполголоса поздравила Дарью Пантелеевну:

- Бог милостив. Еще будет вам совет да любовь. Иван, видать, христьянин да воин добрый. - И она низко поклонилась полатям, на которых лежал рыцарь, а Дарью обняла и трижды поцеловала.

В пояс поклонились Дарье и Илья с Евлампием, которые вышли из подклети по такому случаю.

Оставшись одна с Иоганном, Дарья стала у него в ногах, неотрывно глядя ему в лицо, словно стараясь перелить в мужа всю свою силу. Она осунулась и постарела за эти часы. Кто-кто, а Дарья хорошо знала, что рыцарь потерял слишком много крови, что его слишком долго везли без перевязки от Торжка, и все же надеялась на чудо.

Как долго простояла так Дарья, глядя на белевшее в темноте лицо Иоганна, она и сама не знала. Из оцепенения ее вывели дикие крики, шум, красные отблески, заплясавшие на затянутом бычьим пузырем оконце. Дарья охнула и выскочила на крыльцо.

Пылали подожженные с нескольких сторон хлев и амбар, прилегавшие прямо к дому. Из хлева доносилось мычание привязанного там быка Кузьки. Тут занялся пламенем и торец дома, осветив все вокруг. В его неровных отблесках Дарья увидела лежащую возле крыльца Устинью с раздробленной головой. По двору метались узкоглазые верховые в меховых малахаях и плоских железных шлемах. Они рубили кривыми саблями захлебывавшихся от лая и визга свирепых собак, пытавшихся вцепиться им в ноги и стащить с коней, и наскакивали на Евлампия, стоявшего между домом и хлевом с железной рогатиной, насаженной на березовый ратовик, в руках. По лицу его текла кровь, но богатырь не обращал на нее никакого внимания. Видя выставленную вперед рогатину, лошади таурмен, хрипя, пятились, тогда Евлампий сам шел на них, как привык ходить на медведя, поддевая на рогатину всадников, и бросал оземь: двое уже корчились с разодранными животами. Вдруг пламя взвилось вверх, дойдя до самой крыши. Дарья обомлела.

Неожиданно из окна дома метнулась какая-то тень - это Афанасий в одном подряснике прыгнул прямо на круп коня за спину ворога, обхватил его за шею левой рукой, а правой всадил свой длинный булатный нож ему в сердце. Столкнув убитого с седла, Афанасий ринулся на помощь Евлампию, но тут вернулись чэриги, поскакавшие было поджигать и грабить другие избы. Несколько сабель вонзились в спину Афанасия, и он упал на шею коня, который испуганно захрапел и помчался в поле, увозя с собой тело инока.

Меж тем Дарья опомнилась. Теперь на уме у нее было только одно: в доме раненые, Илья и ее муж Ваня - рыцарь Иоганн…

Она подалась было назад в сени, но прямо перед ней обрушилась горящая слега и, став углом, помешала войти. Дарья отступила, выхватила топор, торчавший из колоды у крыльца, и начала разрубать слегу, чтобы прорваться в дом, но внезапно какая-то страшная сила отбросила ее прямо к забору, она ударилась головой и потеряла сознание.

Это опаленный огнем бык Кузя, разорвав ноздри, освободился от продетого в нос кольца с цепью и, обезумев от боли, с бешеным ревом выскочил во двор, отшвырнул Дарью и, продолжая реветь, бросился вперед, воткнул рога в брюхо ближайшей лошади, повалил ее и стал топтать всадника, очутившегося на земле. Вороги кинулись к быку и начали колоть его саблями и пиками, но эти удары только еще больше разъярили Кузю, который ростом и мощью чуть не вдвое превосходил степных быков. Пики, застрявшие в его теле, дрожали и вздыбливались, кровь лилась ручьями - смирный бык Кузя превратился в страшное, невиданное еще чудовище.