Женщина громко застонала и скрылась в глубине дома.
ИГНАТОВКА
В темную горницу, пахнущую сосновой смолой от некрашеных бревен стен, торопливо вошли несколько крестьянок с горящими лучинами в руках, воткнули их в светцы, зажгли масляные плошки - стало светло. Игнат Трефилыч с младшим сыном втащили Илью. Такой же великан, как брат, Миша ухватил его под мышки и нес, пятясь задом. Отец поддерживал ноги. Они с трудом уложили Илью ничком на широкую голую лавку. Железный наконечник стрелы, пробивший грудь насквозь, продолжал торчать из-под левой лопатки. Илья лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни. Женщины окружили лавку и запричитали, но по знаку одной из них, как пояснили рыцарю, знахарки, вдруг примолкли и отправились вниз, разойдясь по подклетям: дел у них было предостаточно. Кроме знахарки, в горнице остались только Александра, Трефилыч, Штауфенберг да еще какая-то немолодая приземистая женщина.
- Поди-ка, Устинья, накорми ратников да охотников, а то у них уклейки за все время во рту не было, - обратился к ней Трефилыч. - Вот, - кивнул он рыцарю, - сестра моя. После того как жена от мора преставилась, она здесь хозяйка в дому. Сестра моя, а ум у нее свой.
Устинья низко поклонилась, прикрыв рот концом платка, чтоб скрыть невольную улыбку, и быстро вышла. Навстречу ей попался Евлампий. Неслышно ступая по пестрядинным дорожкам медвежьей походкой, он молча направился к рыцарю и ловко, бережно помог ему снять доспехи. Только тут Штауфенберг понял, как он устал, тяжело опустился на лавку, привалился к бревенчатой стене и подумал, что так, наверное, чувствовал бы себя омар, если бы с него живого снять панцирь. Все тело ныло, голова гудела, глаза сами собой закрывались. Он постарался расслабить все мышцы, как его учили в Индии, но и это не помогало, только привело к какому-то оцепенению. Через некоторое время рыцарь очнулся. Слабость не проходила, но сознание уже было ясным. Иоганн посмотрел в сторону лавки, где Илья так и лежал лицом вниз, только уже без рубахи. Знахарка омыла ему спину, но над белой кожей, над переплетением мускулов все еще торчал железный наконечник стрелы.
Все, кто был в горнице, с напряженным вниманием следили за действиями молодой женщины. Вот она плавным неторопливым движением поднесла руку к стреле и вдруг неожиданно вместе с окровавленным обломком древка резко вырвала ее из спины. Фонтанчик крови хлынул было из открывшейся раны, но знахарка, произнося шепотом заклинания, приложила к ней листья какого-то растения, и фонтанчик унялся.
- Рыбьего клея, - отрывисто бросила женщина.
Александра торопливо подала ей небольшой открытый горшок. Набрав рукой из него клей, знахарка обмазала им спину вокруг раны и поверх листьев прилепила кусок толстой льняной ткани.
- Перевернем на спину, - так же коротко и отрывисто сказала она.
Трефилыч с Евлампием и Мишей, бережно приподняв Илью, перевернули его. Лицо Ильи было очень бледным, зеленовато-серым, нос заострился, глаза закрыты, на груди запеклась кровь.
- Воды, парной, - распорядилась женщина.
Александра тут же подала горшок, от которого шел пар, пахнущий настоем трав. Тогда знахарка намочила в этой воде чистую холщовую тряпицу, омыла рану, приложила к ней те же листья, что и к отверстию на спине, так же приклеила нашлепку из льняной ткани. Потом она распрямилась и, обратившись к Трефилычу, негромко сказала:
- Илья жив, да только будет ли жить - не знаю. Душа его не хочет возвращаться в тело. Так бывает от сильной боли. А что тут делать - мне неведомо…
Трефилыч скорбно поджал губы. А женщина так же негромко обратилась к Александре:
- Прости, боярышня, что приказывала тебе: подай то, подай это. Чтобы Илья кровью совсем не истек, нужно было торопиться.
- Ну что ты, мамуша, - ласково ответила Александра, обнимая ее. - Неужели ты ничего не можешь сделать, чтобы спасти Илью?
При свете масляных плошек и светцов стало отчетливо заметно, как вишневый румянец выступил на щеках молодой знахарки. И только тут Штауфенберг понял, что она хороша собой. Смуглое не по-зимнему, слегка скуластое лицо ее обрамляли тугие пряди золотистых волос, покрытых только повойником без платка. Длинная, вышитая на груди и рукавах широкая льняная рубаха, шерстяная панева в черную и красную клетку не могла скрыть ее ладной и стройной фигуры.
- Уважаемая Мамуша, - церемонно обратился к ней Иоганн.
Однако его слова рассмешили Александру, Евлампий прыснул, Миша не смог сдержать улыбку, женщина тоже улыбнулась, отчего зеленоватые ее глаза вспыхнули, а строгое лицо стало сразу милым и открытым. Только Трефилыч продолжал неотрывно смотреть на неподвижное тело сына.
Читать дальше