Александр Красницкий - Гроза Византии (сборник)

– Отгони от себя мрачные мысли, дитя! Кто знает будущее? Тебе придется страдать, как и всякому, но что поделать, если уж так суждено. Да и счастлива ли ты теперь?

– Счастлива, дедушка, я уже тебе сказала об этом. Да и как же я могу быть несчастливой? Все у меня есть: ты выезжаешь на ловлю и всегда привозишь так много рыбы, что мы совсем не знаем голода. И потом кругом всего так много! Видишь, там журчит наш ручеек, вода его вкусна и холодна, и здесь столько цветов, красивые они, и я могу плести венки… Наконец, ты, когда ходишь с рыбой к дворцовому куропалату, всегда получаешь от его слуг обильные подарки. Видишь, всего у нас вдоволь, все есть, и живем мы тихо и спокойно, не трогая других и забытые всеми.

Старик тяжело вздохнул.

– Коли бы всегда так было, Ирина! – печально промолвил он.

– Так и будет всегда.

– Нет, нет… так не может всегда быть… Я стар, дни мои сочтены, жизнь моя позади, ты молода, у тебя все впереди. Что хорошо для старца, совсем нехорошо для молодки. Молодость требует другого…

– Чего же, Лука?

– Мало ли чего… В твои годы все так рассуждают, потому что молчит пока сердце.

– Как молчит? Отчего?

– Оттого, что любовь еще не посетила его.

– Вот про что ты, дед! А откуда ты знаешь, что я никого не люблю? Ты ошибаешься, я люблю…

– Как? Неужели? – с испугом в голосе воскликнул Лука.

– Да, да! Люблю… люблю вот эту хижину нашу, люблю свет солнца и это море, потом люблю нашу лодку, птиц, которые собираются клевать крошки после нашего обеда, люблю, когда звонят в колокола в храмах, а потом, и тебя люблю…

– Хвала Создателю! – с облегчением вздохнул старик. – А я думал, что в самом деле горе уже постигло тебя.

– А разве любовь – горе?

– Да, дитя.

– Я думала, что – счастье…

– Для кого как… Для очень немногих на земле это, может быть, и счастье, только такое смутное, неясное, тревожное счастье, что, пожалуй, горе для человека – лучший удел, если сравнишь их; для остальных же любовь – просто горе, тяжелое, страшное горе.

– Вот как!

– Это верно. Видишь, я стар, долго живу я на свете и твердо знаю это.

– Ты любил?

– Да, и меня посетило это горе. Оно никого не минует.

– Но ты говорил, что был счастлив с твоей женой.

– Ты права. Мать твоего отца дала мне счастье, какое только возможно на земле, но это-то счастье и было вместе с тем горем…

– Я не понимаю тебя!

– Поймешь сейчас: я боялся потерять это счастье и мучился, а когда потерял мою жену, то вот уже много лет не знаю счастья, а терплю только одни муки.

– Она умерла?

– Да, с тоски по свободе и от горя, что жена ее сына убила себя сама. Я до сих пор вижу страшную рану на ее горле…

– Убила? Зачем?

– Ты хочешь знать, дитя? Так я скажу. Она любила нас и решилась скорее умереть, чем расстаться с нами… Хорошо, я расскажу тебе все… Теперь ты выросла и должна знать, как попала сюда. Мне уже недолго жить на свете, и я должен наконец рассказать тебе все. Ты будешь слушать?

– Да, дед… Ты много раз обещал мне поведать об этом, но, как я тебя ни просила, ты никогда не был со мной откровенен. Отчего это?

– Не приходило время еще.

– А теперь пришло?

Старик задумался.

– Не знаю, что и сказать тебе, как ответить на этот вопрос… Чувствую, что оно не пришло, это время, но какие-то мрачные предчувствия так и одолевают меня… Откуда это, почему? Не знаю сам, но чувствую.

– Что же ты чувствуешь, Лука?

– Многое, ох многое, дитя.

– Тобой недоволен куропалат?..

– Нет, этого нет!.. А вот чувствую я, что жить мне недолго, ох недолго остается.

Ирина вскочила и с трепетным страхом посмотрела на старика.

– Дед, дед! Что ты говоришь! Опомнись, – лепетала она.

– Что, дитя, чего ты так испугалась?..

– Ты сказал про смерть? и так сказал, что я поверила. Ты сказал это совсем по-особенному, в твоих словах была страшная уверенность.

– Что делать? Этот конец неизбежен для всех живущих.

– А как же я?

– За тебя-то мне и страшно! Да, за тебя… Ты – единственное, что только и держит меня в этой жизни. Ради тебя только и живу я. Что я такое? Одинокий, жалкий, затерявшийся среди чужих старик… все равно, как дерево, вырванное с корнем налетевшим вихрем и перенесенное на чужую почву… вот и я… Привился, прозябаю. Зачем, к чему? Только ты, ты – мой побег молодой, молодая лоза, вот и жалко мне тебя…

– Лука, дед, старый, добрый дед, ты не умирай, ты послушай меня, не умирай! – с громким воплем кинулась к нему на грудь Ирина.

– Да я и не думаю умирать.