Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том четвертый

Максим надеялся, что на западе он сможет чаще связываться с семей. Из горной Сирии, как и из Золотого Треугольника, он отправлял в Лондон только редкие весточки:

– Джон мне расскажет, как дела дома, – пошарив по полу, Максим нашел сигареты, – судя по его акценту, он торчал на юге Америки, но там есть международные телефоны…

Он хотел услышать голоса родителей. Максим только недавно избавился от навязчивого шума тропического дождя в ушах, хлюпанья ботинок по грязи, треска автоматных очередей.

Их отряд охранял машины, вывозившие наркотики из Золотого Треугольника. В окрестностях их базы заправляли бойцы опиумного короля Кхун Са, под началом которого имелась целая армия:

– У него сил больше, чем у Барбье, – вспомнил Максим, – у того едва ли тысяча ребят, а в милиции, то есть в повстанческих отрядах Кхун Са, десятки тысяч… – в Золотом Треугольнике царила неразбериха. Никто точно не знал, сколько отрядов бродит в джунглях:

– Бирманцы, – Максим затянулся сигаретой, – китайцы, вьетнамцы, лаосцы, американцы, и у каждого свой интерес… – интересы Феникса были ясны, словно белый день:

– Фон Рабе снабжает отряды Кхун Са оружием и деньгами, получая в обмен героин, – Максим дернул щекой, – Шумана арестовали, канал в Гонконге перекрыли, но остались Бирма и Таиланд…

Он подозревал, что там тоже сидят подручные фон Рабе, но в порты Максиму хода не было:

– Когда мне велели лететь сюда, я выбирался из Бирмы окольным путем, – заслышав шаги, он приподнялся, – нет, надо устроить себе перевод в Европу…

Он ожидал, что старший инструктор, Хорст, работавший в охране фон Рабе, замолвит за него словечко перед Фениксом. Максиму было противно унижаться перед бывшим эсэсовцем, но ничего другого не оставалось. Он вспомнил покойного напарника, Борова Гуго, подстреленного вьетнамскими партизанами:

– Гуго говорил только о девчонках и опиуме, – напарник баловался товаром, – но он хотя бы не распространялся о лагерях, как проклятый Хорст… – унтершарфюрер закончил войну в Дахау:

– Он даже не сидел, – в барак явно кто-то шел, – американцы отпустили его за малолетством, – Максим скривился, – но в конце войны ему было двадцать, взрослый человек, как я сейчас…

Максим иногда думал, что его соученики по Кембриджу должны этим годом получить дипломы:

– Мне тоже надо выдать диплом, – он быстро натянул штаны хаки, – в стрельбе, минировании дорог и охране особо ценных грузов. Но папа прав, университет никуда не убежит. Джон молодец, он успел закончить Сандхерст, пусть и почти заочно…

Взяв браунинг, он выглянул за ветхую занавеску. Выпускник Сандхерста, с развязанными руками, стоял рядом с Красным Принцем. Под голубым глазом кузена переливался свежий синяк, на губах запеклась кровь:

– Ему поверили, – понял Максим, – молодец, он справился с первой частью задания… – Максим не знал, куда отправили напарницу Джона:

– Ее забрала вторая машина, от входа в лагерь, – вспомнил юноша, – она такая красивая, словно девушки из журналов…

Он надеялся, что Саламе не заметит смущенного румянца на его щеках:

– Покажешь Джафару, – Красный Принц кивнул на кузена, – его койку, и двигайся за мной, Альзиб, – Саламе улыбнулся, – для тебя есть особое задание.

Хайди почти не помнила раннее детство. Ее привезли в Израиль пятилетней малышкой, в самолете, наполненном семьями йеменских евреев. Женщины забились в угол салона, успокаивая плачущих детей. Мужчины молились, раскачиваясь из стороны в сторону, удерживая потрепанные свитки Торы.

Йохевед, прижавшись носом к стеклу, зачарованно следила за пышными облаками. Они казались девочке похожими на крем, который продавали на базаре в Адене. Торговцы с ручными лотками ловко обмакивали деревянные палочки в крутящийся медный чан. Ароматная масса пахла розами и не таяла на солнце:

– Ребенком я такое не ела, – поняла Хайди, – я из бедной семьи… – в Израиле она узнала, что ее отец был раввином:

– Моя мама умерла родами, потом скончался мой отец… – Хайди устроилась на покрытом ковром диване, – я росла у дальних родственников, а в Израиле меня отправили в интернат… – в интернате она впервые попробовала мороженое. Хайди мимолетно улыбнулась:

– Я думала, что облака на вкус такие же сладкие, – девушка огляделась, – здесь все, словно в арабской сказке…

В интернате им запрещали говорить по-арабски, но приемные родители хотели, чтобы Хайди знала о своем происхождении. Мать Хайди не забывала ладино. Рейна настояла на уроках арабского языка для девочки.