Александр Карпачев - Всегда живой

«По прошествии незначительного промежутка времени цезарь прибыл в Сирию, вел себя он там по-разному, в зависимости от того, с кем встречался, и от обстоятельств. Советники не всегда верно подсказывали молодому цезарю, как надо себя вести, да и сам он в силу возраста и нрава не всегда мог держать себя, так что не было недостатка в поводах, как для восхваления, так и для некоторого порицания.

На острове, расположенном посредине реки Евфрат, он встретился с царем парфян, юношей выдающегося положения, в сопровождении равной по числу свиты. Это было во всех отношениях удивительное и достопамятное зрелище встречи двух глав империй в присутствии римского войска на одном берегу и парфянского на другом. Я был так рад, что мне довелось наблюдать его в начале службы, когда я был военным трибуном. Это врезалось в мою память и осталось со мной на всю жизнь. Может, только поэтому я считаю ее удавшейся и счастливой. Я видел столько, что нет слов, чтобы это описать. Я видел Азию и все восточные провинции, страны, города, людей, а также вход в Понт и оба его берега.

Я видел великое и ужасное. Я видел Азию, подобную змее, пригревшейся на камне, видящую свои кошмары, которые не рассказать. Не приведи господь её потревожить. Я видел Азию в броске, ее пасть с клыками, кишки в развороченных животах солдат на улицах Бишкека. Я видел Азию в апреле, когда мы были молоды и для нас горели фонари, только для нас. И мы шли мимо них, и все были еще живы, все трое, а потом двое полегли под фонарем, потому что прилетела мина. А я жив. Все, все это было со мной. И закатная тень от броневика у ног узбекского солдата, и похороны, и то чувство, что навсегда остался здесь, между Китаем и Россией.

И лучше помнить даже такое, чем вовсе ничего не помнить. Не могу удержаться, чтобы к рассказу о деяниях цезаря не добавить один эпизод, каким бы малозначительным он ни был. Когда мы поставили лагерь по одну сторону Евфрата, с другой, вражеской стороны, один из варваров, человек преклонного возраста, рослый и, как показывало его одеяние, занимающий высокое положение, сел в челн из полого дерева, вполне обычное в этих местах средство передвижения, и в одиночку добрался до середины реки, а оттуда уже закричал, что просит разрешения сойти на занятый нами берег, так как очень хочет увидеть цезаря. Ему, конечно, разрешили, он подогнал лодку, она ткнулась носом в песок, он сошел, к нему вышел цезарь. Варвар долго молча смотрел на него, а потом сказал: „Наша молодежь безумна, если она чтит вас как божество в ваше отсутствие, а теперь, когда вы здесь, страшится вашего оружия вместо того, чтобы отдаться под вашу власть. Я же по твоему милостивому позволению, о Цезарь, сейчас вижу богов, о которых ранее слышал, и за всю свою жизнь не желал и не имел более счастливого дня“…»

На этом фрагмент рукописи счастливого человека, видевшего Азию в апреле и потерявшего друзей под каким-то фонарем в Бишкеке, обрывался. Марк не понимал, зачем ему понадобилось переписывать этого Петеркула, но иногда ему казалось, что Петеркул – это он.

Это была их вторая квартира в городе. Номер у нее был «13». Смутило ли это кого-либо, Марк не знал, сам он к суевериям относился с презрением. Но именно в этой квартире умерла мать. Можно ли квартиру назвать несчастливой? Можно. Но отец, например, избежал участи умереть в ней… Да в мире миллионы квартир, в которых умирают люди, и не все из них тринадцатые.

Предыдущая была под номером «7» и располагалась на втором этаже кирпичной хрущевской пятиэтажки.

Когда они приехали в этот город, дом был чуть ли не первым в микрорайоне, вокруг располагались сплошные деревяшки, даже магазин был деревянным. Вскоре в округе стали появляться другие типовые пятиэтажки, дому стало нескучно.

Инициатором переезда в новую квартиру выступила мать, когда через дорогу наискосок стали строить две девятиэтажки с толстенными стенами и квартирами улучшенной планировки. К девятиэтажкам прилагался двухэтажный торговый комплекс с промтоварным и продовольственным магазинами.

С одной стороны, переезд ничего не менял, они и так жили в центре города, а расстояние между домами было метров пятьдесят, даже площадью квартиры отличались несильно, но с другой, разница была как между небом и землей. Трудно в это сейчас поверить, но в той хрущевской квартире на шестиметровой кухне у них стоял титан. Титан – это не обозначение каждого из шести сыновей Урана и Геи и даже не химический элемент периодической таблицы Менделеева под номером «22», это такая металлическая колонна черного цвета от пола до потолка, где греется вода. Этот водонагревательный прибор занимал на крошечной кухне самый почетный угол у окна, рядом с ним у глухой стены стояла электрическая плита и раковина с одним несчастным краном. В пятиэтажном доме с канализацией, централизованным отоплением и водопроводом не было горячего водоснабжения. Что мешало провести вторую трубу и подключить в доме горячую воду, Марк так никогда и не понял.