Александр Карпачев - Всегда живой

– Ты-ты-ты… что, мне все наврал, что ли, когда о службе говорил, о походах на немцев! – делано возмутилась Фелиция, приподнялась на локте и шутливо ударила Марка кулаком в грудь.

– А это тебе решать. Но рана у меня настоящая.

– Нет, ты просто невыносим… – голосом капризной девочки произнесла Фелиция. – А вот ты неделю назад про какие-то перемены говорил, это у тебя только мечты в голове или ты действительно что-то задумал? решила сменить тему Фелиция, которой здоровое женское любопытство уже который день не давало покоя.

Марк вспомнил тот разговор, вспомнил свой намек, но ничего конкретного сообщить Фелиции пока не мог. Сказал только, что в последнее время все чаще и чаще стал думать об отставке, но еще не решил, как лучше уволиться из армии, чтобы получить компенсацию по максимуму.

Можно было сознаться в своей амнезии или симулировать невыносимые приступы головной боли, какая была у него раньше. Но имелась одна проблема: на гражданке Марк собирался плотно заняться историей, закончить свои записи о войне, издать их, а потом приняться за изучение быта и нравов германских племен в тех местах, куда еще не добрались римляне. Последнее было, конечно, не совсем историей, а скорее этнографией, но сути это не меняло: больной на голову историк-этнограф с амнезией – звучит как оксюморон. Марк прекрасно понимал, что с таким диагнозом его всерьез никто воспринимать не станет, свою болезнь и амнезию нужно скрывать как можно тщательнее, а значит, увольняться из армии по состоянию здоровья никак нельзя. Да и кто ему поверит, ведь после ранения три года как-то прослужил, разыгрывать комедию, притворяться больным – нет, он не хотел, да и таланта не было. Он даже стал завидовать тем солдатам, которые смогли во время бунта добиться увольнения из армии не после двадцати лет, а после шестнадцати.

Досрочное расторжение контракта – это же ни земельного участка, ни пособия, а три месячных оклада и гуляй. История и этнография никакого дохода приносить не будет, наоборот, занятия эти очень затратные, а как жить без имения, которое хоть как-то сможет прокормить? Но встреча и роман с Фелицией натолкнули его на одну мысль – а что, если открыть ресторан или выкупить уже готовый. На это денег должно хватить. Фелиция будет заведовать рестораном, он – писать, ездить в экспедиции.

Но вторую половину своего плана он пока не стал озвучивать, ну, чтобы женщина не обольщалась. Марк чувствовал, что ей хочется постоянного мужчину и, может быть, даже замуж. В роли мужа Марк представлял себя пока еще довольно смутно. В конце концов, для серьезного занятия историей надо остепениться, обрести покой и свободное время. Ему показалось, что Фелиция поняла больше, чем он предполагал, но ничем себя не выдала.

Марк старался как можно меньше общаться с солдатами, чтобы не выдать амнезию. Его холодность, конечно, не оставалась без внимания, и многие шутили, мол, а наш-то возмужал после ранения, но некоторые обижались – зазнался. Однако Марк держал дистанцию, благо его спасало, что последние три года он помнил и было о чем поговорить у вечернего костра в теплой компании. Но все равно он ощущал себя внутри некой оболочки, пусть и ставшей заметно тоньше, но по-прежнему приглушавшей краски и звуки мира, его чувства. Живу – будто трахаюсь в презервативе. Он догадывался, что мир звонче и ярче, а чувства острее, где-то там в глубине жили воспоминания об этих ощущениях, но вынуть он их не мог, как не мог вспомнить свои детство и юность. Заглянув в госпитале в вещмешок, Марк среди своих записок о бунтах и войне обнаружил несколько фрагментов и о себе.

«Сначала к отцу – чужаку в городе – относились настороженно, и никто не спешил заводить знакомства с ним. По первости он общался в основном с заезжими купцами, пил с ними вино в портовых ресторанчиках, пристрастился к борделям. Но местные со временем, поняв, что чужак вполне адекватен, стали захаживать к нему, сначала такие же, как и он, арендаторы, по делам, ну а потом уже просто пообщаться с человеком, несмотря на возраст, многое повидавшим и многое знавшим.

Тогда-то отец и познакомился с семьей матери. Скорее всего, этот союз был изначально деловым. Отец ожидал приличного приданого, а семья матери надеялась с помощью связей отца начать самостоятельную торговлю. Дед на старости лет мечтал заняться коммерцией, а тут подвернулся купец, сошедший на берег.

Деду не повезло, точнее, не повезло всем. Буквально во второй свой рейс его корабль, груженный оливковым маслом, сгинул где-то в Эгейском море. То ли пираты, то ли шторм – непонятно, но во все это предприятие были вложены большие деньги, причем не только деньги семьи, но и чужие. Отдавать пришлось отцу. Все это произошло до рождения Марка, но он сумел ощутить последствия этой трагедии на себе.