Александр Брыксенков - Конус Морзе

Александр Федорович волновался зря. Выступление оркестра прошло почти на бис. Отдыхающему люду мандолины с гитарами понравились, а то, что оркестр трижды исполнял одну и ту же программу, никто и не заметил.

Довольные хорошим результатом, мадолинисты после выступления освежились пивком у ларька и разошлись по своим домам. Александр Федорович попросил Лешку Барсукова (поскольку тому было по пути) занести бас- балалайку на завод и разместить её в гримерной.

Так как Люське было тоже по пути, то она вызвалась помочь Лешке. Она понесла свою мандолину и мандолину приятеля, а Лешка взгромоздил объемный инструмент себе на плечо.

За болтовней и шутками путь до завода показался коротким. Достигнув завода, парочка поднялась на второй этаж, открыла дверь гримерной, расположенной рядом с актовым залом и разместила в углу балалайку. Молодые люди оказались один на один друг с другом.

Когда женщина и мужчина остаются наедине у них инстинктивно возникают мысли о сближении. Возникли такие мысли и у Лешки с Люськой. Мысли-то возникли, да вот только сближаться было не на чем: кроме трех стульев и низкого столика с большим зеркалом на нем, в гримерке из мебели ничего больше не было. Сближаться же на грязном полу или стоя как-то не очень хотелось.

«Отвернись», – сказала Люська. Лешка послушно отвернулся. Девушка стащила с себя платье, освободилась от трико. После чего она нагнулась, оперлась руками на гримерный столик и изящно оттопырила попку: «Я готова».

Лешка обалдел. Он давно мечтал о такой позе, но предложить её какой-либо девушке стеснялся. Вдруг она оскорбиться: «Что я сучка, что ли?» А тут вдруг такая лафа!

Когда Лешка в процессе акта поднял голову и увидл в зеркале себя и Люську, жаркая волна страсти дополнительно прокатилась по его телу. Оказалось, что совершать акт и одновременно созерцать его – это очень острое и яркое наслаждение.

Историк в вечерней школе, где учился Лешка, очень любил рассказывать на уроках о любовных похождениях истрических героев. Особенно он заливался, описывая быт двора в эпоху Екатерины Великой.

По его словам Екатерина имела полностью озеркаленный интимный кабинет, куда она любила уединяться со своим очередным фаворитом. От таких исторических пикантностей девушки фыркали, а парни ударялись в скепсис: «К чему такие выверты?»

И из всех, присутствовавших в классе, только Лешка одобрительно оценивал изобретательность матушки-царицы. Ему-то были известны положительные свойства зеркала.

Памятник Т. Г. Шевченку на одноимённой площади

Из кузницы привезли партию быстрорежущих токарных резцов. Народ их быстро расхватал. Больше всех захапал расточник Никола. Лешке не досталось ничего. Он в момент поступления резцов базарил в ОТК, доказывая соответствие выточенных им втулок чертежу.

Любка-контролер была красивой девушкой, фигуристой. Поэтому Лешке нравилось с ней пререкаться. К своему станку он спешил не очень

Быстрорежущий резец – это добрый инструмент, он каждому нужен. Обделенный Лёшка решил выклянчать пару другую быстрорезов у запасливого расточника.

Никола заканчивал обработку крупного корпуса передней бабки. Осталось сделать последний проход. Осталось снять последние пять соток с отверстия, предназначенного для установки в нём большого подшипника.

Нониус поперечной подачи

Никола выбрал на нониусе эти пять соток и запустил станок. Вот тут-то к нему и подошел Лешка:

– Никола, дай парочку быстрорезов. Говорят, ты их много отхватил.

– Отвали. Знаешь же мудрость: «Что хохлу попало, то пропало».

– Да на хрена тебе так много?

– Запас карман не тяготит.

Никола был родом из маленького украинского города Пологи. Поскольку в Пологах не было ни Эрмитажа, ни Оружейной палаты, а гордится чем-то хотелось, то Никола во всю гордился тем, что Жемчужина, жена Молотова, тоже была родом из Полог. А еще Никола гордился Тарасом Шевченко. Литографический портрет Кобзаря был приклеен к внутренней стороне дверцы, что закрывала его инструментальную тумбочку.

Лёшка удивлялся дифирамбам, овевавшим личность Шевченко. Недавно в ШРМ девятиклассники проходили поэзию Шевченко. Лёшке стихи Тараса Григорьевича не понравились. По его мнению стихи эти были вовсе и не стихи, а так, простенькие вирши. Но с другой стороны не зря же крупные петербургские литераторы пришли проводить поэта в последний путь. И Ф. Достоквский, и Н. Некрасов, и М. Салтыков-Щедрин, и Н. Чернышевский. Видать что-то в этом Кобзаре было, видать чего-то в этом вопросе Лёшка не дотягивал.