Светлана Морозова - Те, кого приручали

− Ничё, большевики народ приручат, они языкастые, эти головорезы! Бомбами закидают, ежели чо, всех приструнят и власть возьмут, порядок наведут! Эх, и заживем тогда!

− Да, уж жди! Была бы шея, а хомут найдется!

Однако, по всему видно было, что до мира в России не скоро. Смутное какое-то время начинается. Вроде что-то назревает, делят чего-то. Царь отрекся, потом – это правительство, Дума, депутаты, эсеры, кадеты, большевики, партии какие-то появились…

Василий говорил:

– Вот большевики скоро со всеми разберутся. Хватит, попили кровушки народной!

Но все были потрясены, узнав о расстреле царской семьи. Ольга горько рыдала, молясь об убиенных пред иконами, а Василий тоже, внезапно прозрев, опомнился и молился с нею вместе. Казалось, он понял что, расстреляв царскую семью, большевики не остановятся. Они пришли к власти и, чтобы удержать эту власть, уничтожали не согласных. Что всех ждет? – новая зарождающаяся власть обещает быть жестокой и беспощадной!

Хоть и далеко от Сибири, но эхо доносилось и всех будоражило. Не к добру все! Тревожно! Хотелось перемен с надеждой на лучшую жизнь. Активисты устраивали сходки, говорили о свободе, равенстве, братстве. Рассказывали про Декрет о земле, Декрет о мире. Начиналась новая жизнь, и в ней надо было найти свое место. Крестьяне хотели иметь свою землю, скот и работать на себя, на свою семью, с верой в будущее, свободными и независимыми.

После приезда мужа, Ольга родила Тоню, мою маму, в восемнадцатом году, но впоследствии, как это часто делали в то время, ей изменили дату рождения на двадцатый год. Россия стала жить по новому стилю – Григорианскому календарю.

Жили Марьясовы хорошо, дружно, как говорится − душа в душу.

− Эх, пожить бы так еще лет полста, дюжину детишек вырастить, − мечтали Василий с Ольгой.

Про них говорили: «Не разлей вода, как Ванька с Манькой». Посмеивались, но завидовали их влюбленности друг в друга парни и девки.

Судьба, однако, не дала им долго жить в любви и согласии. В двадцатом году тиф косил народ. Ольга и Василий не убереглись. Их обоих одновременно увезли в больницу. Ольга была беременна и должна была родить. В беспамятстве она пролежала в больнице несколько дней, а когда очнулась – узнала, что нет у нее ни мальчика, которого родила мертвым, ни горячо любимого мужа. Их уже успели похоронить.

Ольга стала вдовой.

«Господи, Твоя воля – помоги!» − молился и плакал безутешный Петр Васильевич. Ольга почернела, как головешка, и ходила, как в воду опущенная, одни глазищи полыхали синим страдальческим пламенем.

Так и жила она у отца и матери Василия с тремя дочками. Хорошие они были люди, и хозяйство имели немалое. Была пасека, рысаки, серые в яблоках, пролетка. Жили в достатке. Петр Васильевич был уже в годах, но в силе, и кроме пасеки, зарабатывал еще и знахарством. Узкоглазый, с черными густыми волосами, перевязанными надо лбом ремешочком, с курчавой бородкой и усами, он весь светился добротой. Со всей округи шел к нему народ со своими болячками и он лечил людей, используя травяные настои, кедровые орехи, мед, массажи и заговоры. Он унаследовал сбереженные еще его бабкой знания, которые та собирала от целителей, издревле пользовавшихся таинственной и благодатной целебной силой природы горной Хакасии.

Прошло два года. В делах и заботах старалась Ольга забыть горе свое, работой не давала себе отдыха. И всегда пела грустные песни о любви безутешной. Дочки росли. И вот как-то из села Береш приехал к ним Бугаев Евдоким со сватами, просить Ольгу выйти за него замуж. Предки Евдокима были хакасами.

Ольга размышляла недолго:

− Пойду за Евдокима, − сказала она Петру Васильевичу.

− Куда ты от нас с детками-то малыми? Он же бедняк!

− Дык, потому и иду. Никто ведь не возьмет с таким приданным. Кака така жисть без мужика? Всяк, кто хочет, обидит, норовят в постель залезть. Бабы зло глядят, ревнуют. А Евдоким вроде добрый. Вдовый, жена померла недавно. А што бедный, дак им землю дали. У него три брата, и земли дали на всех ого-го сколько!

− Да как же я, сивый мерин, отдам своих внучаток в таку семью? Голыдьба ведь! Нищие они, пропадете ни за что! – причитал Петр Васильевич.

− Ничё, чай не пропадем! Руки-ноги есть – работать будем на своей земле. А то я так и проживу вдовая да безмужняя, одна-одинешенька. Уж не обессудь, Петр Васильевич, очень я Вам благодарная за все, но жисть свою мне как-то самой надо строить. А безмужняя баба, сам знаешь, − пропадет. Не век же мне куковать под Вашим крылом? Спасибо Вам за все, уж не обессудьте, и не поминайте лихом!