Антония Байетт - Детская книга

Человека в глиняном футляре скатили с носилок на временную госпитальную койку. Дороти огляделась в поисках санитарок. Те все были заняты. Она нашла ведро и принялась счищать глину, которая поначалу отваливалась кровавыми кусками. Гризельда помогала. Лицо было как у голема; санитары проделали в нем дырки для дыхания и для глаз, но волосы засохли, как кирпич, брови стали глиняными гусеницами, губы – толстыми и коричневыми. Дороти отковыривала и вытирала. Гризельда заметила:

– Его ударило шрапнелью вот тут, где были брюки. Я сняла с него кальсоны, – похоже, дело плохо.

Раненый вздрогнул. Дороти сказала:

– В спине тоже много шрапнели.

Она обмыла его быстро, но бережно, а потом еще раз, потому что слой глины был неистощим и словно возобновлялся.

Раненый произнес:

– Я всегда говорил, что у тебя хорошие руки.

Голос был невнятный, словно горло тоже забилось глиной. Дороти воскликнула:

– Филип?!

Он с трудом выговорил:

– Когда я свалился, то подумал: это хорошая смерть для горшечника – утонуть в море глины. Глины и крови.

– Не разговаривай.

– Я не думал, что меня вытащат. Был приказ не вытаскивать.

– Ты можешь пошевелить пальцами? – спросила Дороти. – Хорошо. А пальцами ног? Не очень хорошо. Поверни голову. Не слишком далеко. Хорошо. У тебя шрапнель в спине, и в ногах, и в ягодицах. Ее нужно вытащить, чтобы не загноилась. Тебе повезло: этот лазарет принадлежит Женскому госпиталю, и у нас есть «Бипп».

– «Бипп»?

– Это патентованная антисептическая паста. Ее накладывают на рану и оставляют на десять дней или даже на двадцать один. Она запечатывает рану. Чтобы ничто не мешало заживать. Тебе понадобится много «Биппа». Некоторые военные врачи думают, что иглы и скальпели можно стерилизовать оливковым маслом. Но мы умнее.

Других срочных раненых не оказалось, так что Дороти сидела при свете лампы у покрытого глиной Филипа, аккуратно и точно извлекая шрапнель. Он сказал:

– Чувствительность возвращается. Раньше все тело было как не мое.

– Это хорошо, хотя ты, может быть, не согласишься. Я могу дать тебе морфину.

– Дороти…

Она пинцетом искала глубоко засевшие осколки у него в теле.

– Дороти, ты плачешь.

– Да, иногда плачу. Все это очень тяжело. Кто знал, что можно найти друга в глиняном пирожке.

– Я не могу смеяться, мне больно. Что ты делаешь?

– Один осколок засел глубоко – вот тут, между ног. Его придется вытаскивать с обезболиванием. Это подождет до завтра. Я сейчас вытащу все, что смогу, и наложу «Бипп». И дам тебе морфину, и устрою тебя поудобнее. Я думаю, что у тебя еще и нога сломана. Тебе придется вернуться обратно в Англию.

Филип глубоко вздохнул. Дороти вколола морфий. Щедро положила «Бипп» на места, откуда извлекла осколки.

– Мне до сих пор не верится, что это ты, – сказал Филип. – Мне часто хотелось, чтобы ты была со мной. То есть не в грязи, а в воображении.

– Не в воображении. Во плоти.

Après la Guerre Finie [92]

Был май 1919 года. К дому на Портман-сквер подъехал кэб. Из него вылез человек – ходячий скелет, дешевая одежда болтается как на вешалке. Он поколебался несколько секунд и позвонил в дверь. Открыла молодая горничная и посмотрела на него с сомнением. Он прошел мимо нее, как тень, и оказался в гостиной, откуда доносились голоса.

Он остановился в дверях. Горничная, не понимая, что происходит, встала позади него. Человек удивленно смотрел на происходящее в гостиной. Мужчина с лубком на забинтованной до бедра ноге лежал в шезлонге. Еще в гостиной была худая юная девушка в элегантной короткой юбке. И кормилица. И одетая со вкусом молодая женщина с модной короткой стрижкой – на низкой табуретке, спиной к вошедшему.

Бэзил и Катарина Уэллвуд сидели рядом на диване, любуясь младенцем, которого держала молодая женщина. Все было совсем не так, как вошедший представлял себе. Он прокашлялся. И сказал, как говорили люди по всему миру:

– Вы что, не получили моего письма?

Катарина вскочила на ноги, как развернувшаяся пружина, и задрожала:

– Карл. Чарльз. Не может быть.

– Может, – ответил он.

Отец тоже встал. Его рыжие волосы почти поседели. Бэзил сказал:

– Тебе нужно присесть.

Катарина, шатаясь, подошла к сыну. Модно одетая молодая женщина встала, все еще держа младенца – яркого блондина с четкими, не пухлыми чертами лица. Карл сказал:

– Элси.

Катарина потянула его за руку:

– Садись, садись.