Марина Александрова - Око за око

Ярослав совсем было отчаялся подобрать что-нибудь по размеру, как под конец заметил старинный серебряный перстенек, который, судя по виду, мог быть Ярославу впору. Нельзя сказать, что он был дорогим, он даже отдаленно не напоминал тех огромных самоцветов, которые Евсеев отложил в сторону, но стоило Ярышу только взглянуть в глубины черного округлого камня, как ему тут же захотелось оставить этот перстенек у себя.

Евсеев попробовал померить перстенек, и – удивительное дело – тот оказался словно нарочно изготовленным для него, так ладно он сидел. «Что ж, – думал Ярослав, – буду теперь носить его не снимая, раз уж мне так повезло в первый раз. Кто знает, может быть, дальше он будет приносить мне удачу?»

Однако в тот миг, когда Евсеев, надев трофей, решил на него полюбоваться, яркая вспышка ослепила Ярослава. В испуге Ярыш прищурил глаза, а когда вновь открыл, только маленький багряный огонек метался, искрился в самой серединке темного камешка, словно пытаясь вырваться наружу, и Евсеев почувствовал невероятный прилив сил, будто только что он глотнул живой воды.

Ярославу казалось, что сейчас в мире не существует ничего невозможного; стоит только за что-то взяться, как по одному только мановению руки свершится его самое безумное желание. Горячая волна пробежала по телу Ярыша, он вздрогнул, и словно не было ни вспышки, ни огонька – только скромный перстенек темнел на загорелой руке…

Ярослав перевел взгляд на Даниленко, стоявшего рядом, но тот по-прежнему стоял рядом, и, будто ничего не произошло, ждал ответа Ярослава.

– Ты видел? – оставаясь все еще под впечатлением увиденного, не сдержавшись, выпалил Ярослав.

– Выбрал наконец-то? – думая, что речь идет о трофее, поинтересовался Анатолий.

– Выбрал, – ответил Ярыш, поняв, что Даниленко ничего не заметил, и понуро побрел к своей хибарке.

Уже придя домой, Евсеев еще долго смотрел на перстенек, но ничего странного уже не замечал; тяжкие мысли одолевали Ярослава: довела все-таки казачья жизнь, что средь бела дня мерещится всякое…

Однако даже странные видения не могли изменить упрямого нрава Ярослава: не желая проигрывать заключенного с Герасимом спора, день за днем он продолжал свои казацкие подвиги. И его старания были вознаграждены – казаки давно уже забыли, как когда-то смеялись над новичком.

Теперь частенько Евсеев поражал отряд и бесстрашными вылазками, и мастерством в военных делах, а смекалистее Ярослава не было человека во всем войске. Завоевав искреннее уважение даже лихого и острого на язык Данилы, Евсеев стал незаменимым человеком в отряде, и вскоре это заметил и Герасим: вызвав его как-то к себе, вновь завел он давным-давно начатый разговор:

– Что, казак, я смотрю, пообвык ты среди моих орлов?

Ярослав в ответ только усмехнулся – уж сейчас-то, когда с ним советовался Наливайко вместе со всем отрядом, он мог открыто смотреть в глаза Герасиму, не стыдясь за то, что не оправдал ожиданий Евангелика.

– Ну что ж, пора сдержать данное слово – раз обещал я тебя во главе отряда поставить, значит, так и быть тому, – порадовал Ярыша Герасим и назвал тех людей, которые теперь будут находиться в подчинении у Евсеева.

Ярославу не очень-то хотелось расставаться со своими товарищами, и хотя поначалу Евсееву здорово доставалось, было вдвойне приятно завоевать их уважение. Однако хотел Ярыш того или нет, принять на себя командование незнакомыми людьми все-таки пришлось, и он послушно кивнул в ответ Герасиму, иначе Евангелик мог подумать, что Ярослав не уверен в своих силах.

В войске ни одна душа не стала возмущаться такому назначению – ведь хотя и был молод их старшина, однако далеко не всякий казак мог похвалиться таким бесстрашием, удалью, но, самое главное, таким умом и сообразительностью.

Приняв на себя командование отрядом, Евсеев понял, что не только отчаянная храбрость нужна казаку: сколько же раз, став старшиной, приходилось ему думать и решать за других. Одно дело рисковать собственной шкурой, но совсем другое – распоряжаться жизнями своих товарищей.

С какими душевными муками порой давались Ярославу приказания, когда он знал, что одно его слово решит судьбу человека, с которым бок о бок приходилось делить и радости, и горести. День за днем, порой даже лишаясь сна в размышлениях о том, как же лучше поступить, этот самый молодой старшина во всем войске приобретал далеко не юношеский опыт.

Вот за эту серьезность, с которой подходил Ярыш к любому делу, казаки, оказавшиеся под его командованием, искренне уважали своего старшину, и ни один из них не мог попрекнуть Ярослава в несправедливости или неумении.