– Да ничего я не думаю, я созерцаю, – Апраксин пытался своими суждениями определить: что он за человек?
Их экипаж, как и было предречено хозяином двора, добрался за два с половиной дня. Ближе к вечеру, когда в небе висел яркий серп молодой луны, в туманном ореоле, Прошка остановил лошадей возле дома купца Бахметьева.
– Госпожа Лизавета, приехали! – крикнул он радостно.
– Прошка бает, приехали, госпожа Лизавета, – повторил Ефремушка, видя, что Лизавета и не шелохнулась.
– Да, я слышала, Ефремушка…
Вечером Лизавета пожаловалась на головную боль и ушла в спаленку. Марьюшка ещё вечером заподозрила неладное, когда Лизавета, всегда общительная и открытая сидела с пасмурным лицом. Но решила, что всё сие от утомительной поездки, сама бывало, так уставала, когда возникала необходимость куда-либо съездить, что не то, чтобы говорить, только и думала: скорее бы доехать и прилечь. А уже к утру маменька её просила Вахрушу отправить кого-нибудь да за доктором. У Лизаветы был жар, который не спал и после травяного чая.
Марьюшка выпытывала у Ефремушки, не случилось ли чего по дороге, на что тот отвечал, что ничего такого, что могло бы говорить о недомогании Лизаветы не заметил. Напротив, он сказал, что Лизавета была весела скорой встречей. Что послужило причиной недомогания последней, он и сам не в силах был понять.
Два дня сильно простывшая Лизавета с трудом отвечала на расспросы. Маменька её и горничная попеременно дежурили у ее постели. Как оказалось, у неё случилось воспаление легких, и несколько дней она находилась на краю смерти. Маменька со слезами на глазах уже готова была отправить за батюшкой, когда в состоянии Лизаветы наметились улучшения.
Всех успела до смерти напугать Лизавета своим внезапным недомоганием. Ефремушка, так и вовсе себе места не находил, обвиняя в произошедшем себя, укорял, что надо было переждать хоть пару недель. Вахруша Бахметьев лишь оставался внешне спокоен, только чего стоило ему сие внешнее спокойствие, знал он сам. И всё же, несмотря ни на что Вахруша решил без доктора не обойтись. На третий день он самолично отправился за доктором.
Доктора со своим саквояжем привёз сам Бахметьев. Он собирался разуваться, но Вахруша поторопил его:
– Пройдите так, время не терпит.
Вахруша препроводил доктора самолично к Лизавете, которую то бросало в жар, то наоборот знобило, и никто не знал, чем помочь. Все их усилия, что приложили до прибытия доктора не принесли ожидаемого облегчения её состояния. Лицо Лизаветы горело, а в голосе чётко обозначились хрипы.
– Здравствуйте, молодица. На что жалуемся? – подбадривая больную поприветствовал доктор Лизавету, лежащую в постели. На краешке постели примостилась молодая горничная девушка.
Лизавета, только недавно задремавшая, не ответила ничего, но доктор тем не менее проверил пульс и коснулся щеки Лизаветы:
– Случай серьёзный и никак нельзя пускать на самотёк. Любое правильное лечение даст шанс на излечение лишь тогда, когда больной обратился при первых признаках, – выдал доктор свой взгляд на лечение, да и просто продемонстрировать свои познания. Доктор был в возрасте тридцати пяти лет, с резкими чертами лица, прямой тонкий нос с едва заметными крыльями ноздрей, что выдавали в нём потомка германских племён, но карие глаза говорили иное.
Тонкие пальцы, казалось, более приспособлены к игре на музыкальных инструментах или держать мягкую кисть у холста, обдумывая следующий мазок на картине. Но вот то, как он ловко управлялся своими приборами и, как они аккуратно, каждый на своём месте, разложены, говорило о его практике. Лишь человек, вынужденный столь часто использовать инструменты, держит их в удобно применяемом порядке, когда нет надобности в поисках того или иного прибора перетряхивать весь портфель.
Болезнь Лизаветы была настолько серьёзна, что она не желала есть, спать и её непрестанно мучил кашель и, явившийся доктор, выслушав Вахрушу, выразил опасность ситуации, нагнав страху на маменьку Лизаветы. Осмотрев больную, он прописал на латыни на бумаге какие-то пилюли, снадобья, должные заставить отступить симптомы болезни и придать организму стимул к выздоровлению.
– Это малая толика из медицинских препаратов, имеющих своим предназначением облегчить течение болезни, – сказал он, вручая бумагу Вахруше.
При этом он заметил, что данные микстуры ещё не всё, что придётся применить в борьбе с болезнью. Как человек всей душой преданный медицине, он не оставался в стороне от открытий, что сделаны в мире в этой области, правда в той мере, в которой сие было доступно человеку того времени, с некоторыми выводами научных светил, как практикующий доктор он был не согласен, только что он мог сделать из провинции.
Читать дальше