Александр Барков - Денис Давыдов

– Кто же устроил пожар?

– Постойте! Постойте! Когда Бонапарт въехал в Кремль, пламенем занялся Гостиный двор, – рассказывал Храповицкий. – Огонь рвал крыши с домов, рушил купола церквей... Запылали Остоженка, Балчуг, Каретный ряд, Китай-город...

– Жарко-парко пришлось зорителям!

– Еще как! Да ведь мы их в гости не приглашали! Пожар не давал Наполеону покоя и крепко испортил ему настроение. Он вышел на балкон. С отчаянием взирая на пылающие особняки, на грозную стихию, император чуть слышно проговорил: «Москва погибла! Неужели я потерял возможность наградить мою армию? Русские сами уничтожают город. О, какие дикие люди! Это скифы!»

Майор перевел дыхание и с еще большим азартом продолжал рассказ:

– Однако затяжные дожди помешали огню превратить улицы в груды развалин.

– Груды развалин... Скажи-ка, Степан, достойно ли держали себя пред завоевателем узники московские?

– Страдальцы Белокаменной укрывались в темных дворах да в глубоких рвах. В домах не смели отапливать печи. Средь осеннего хлада в ночи завязывалась перестрелка то у Троицкой заставы, то у ворот Сретенских... По окраинам рассыпались тайные сходки казаков. Их дерзкие налеты поддерживали узники плена московского.

– Выходит, не было покоя французам!

– Ну, так я о том и толкую. Да, постойте-ка, довелось мне слышать любопытнейшую историю про одного старика.

– Ну-ка, ну-ка, Степан?

– От пожара в Москве каким-то чудом уцелел театр Позднякова. Театр этот славился роскошью и зимним садом. Сам хозяин на спектаклях да на балах-маскарадах разгуливал, вырядившись не то персиянцем, не то китайцем. А садовник-бородач, прячась за занавесом, щелкал и заливался соловьем.

– Неужто и вправду соловьем?

– Тем и знаменит театр Позднякова. Вечером у ворот Никитских, в особняке княжеском, французская труппа давала представление. В театре присутствовала почти вся Европа в малом объеме. В доме супротив театра веселились гвардейские офицеры. Под звуки расстроенного пианино они вальсировали. Но вот двери распахнулись – и счастливец шумно вбежал в комнаты с двумя бутылками отысканного невесть где шампанского. Загремело: «Браво! Бра-вис-симо!» Ударили в потолок пробки. Зазвенели пенящиеся бокалы. Раздались слова военной песни французской.

– Выходит, пировали зорители!

– Пировали! Едва только ликующие голоса смолкли, офицеры уселись. Стали вслушиваться в новые для себя звуки. Откуда-то издалека доносилась мелодия старой русской песни. Французы закричали:

– Что за дивные звуки?! Откуда взялась эта великолепная грусть? Кто там музицирует?»

– Кто же музицировал? – заинтересовался Давыдов.

– Гвардейцы перебежали улицу, постучали в дверь и, не дождавшись ответа, ввалились в дом. Оказалось, горестный старец изливал скорбь душевную в игре на фортепьяно да в пении старинных русских песен у постели малолетних внуков своих. Французы попросили:

– Любезный, сыграй нам что-нибудь веселенькое. Вальс, что ли?

На сие предложение старец отвечал так:

– У меня отныне одна скорбь на душе!

– Мы заплатим! – стали уговаривать его офицеры.

– Я беру деньги за уроки, но не продаю себя, – старец раскланялся и печально развел руками, подчеркнув тем самым, что разговор окончен.

– Браво! – воскликнули офицеры. – Какой благородный ответ! Браво!

Так горестный старец отстоял в плену московском достоинство свое и защитил славу русских песен.

– Значит, новый Атилла ошибся в расчете! Не нашел он в Златоглавой роскошного приема и богатств несметных.

Москва встретила завоевателя Европы скорбной тишиной да пожарами. Ударил отныне час возмездия!

Не успел Давыдов закончить речь, как на прогалину выбежали из лесу два бородача. Мужики с опаской подошли к партизанам. Один из них прошептал что-то казачьему уряднику на ухо и махнул рукой в ту сторону, откуда пожаловал.

– Щеглов! – Давыдов подозвал к себе казака. – Что за люди!?

От кучки партизан отделился приземистый казак с рыжей окладистой бородой и пшеничными усами, доложил командиру:

– Мужики прибегли, Денис Васильевич, из Никольского. Жалятся. Нагрянули басурманы к ним затемно да и принялись грабить. Ни синь-пороха в селе не оставили!

– Веди их сюда!

Щеглов скрылся с глаз и тотчас вернулся с мужиками. А те, как увидели грозного с виду, бородатого командира, сразу повалились перед ним на колени.