Виктор Печорин - Новый Улисс, или Книга Судеб

Никифор Иванович Печерин, вместе с другими, чьи составы были повреждены от пыток во время следствия, и которые не могли передвигаться самостоятельно, сидел на возке, ожидая своей участи.

Будучи ближайшим помощником думного дьяка Ивана Михайловича Висковатова, он понимал, что участь его предрешена. И молился только о том, чтобы сын его, двадцатидвухлетний Григорий, остался жив.

Прикрывая ладонью глаза от палящего солнца, вглядывался он в творящееся вокруг, в надежде разглядеть Григория. Возок был высокий, специально устроенный чтобы явить народу «государевых изменников» (для этой цели им на шеи повесили доски с надписями их вины). Отсюда была видна почти вся страшная картина, разыгрывающаяся на площади.

Наконец, он заметил сына, влекомого чернорясниками к месту казни, и увидел все. И взмах топора. И голову, скатившуюся к краю помоста… Увидев это, он закрыл глаза и сознание его оставило.

Очнувшись, подумал, что уже в раю.

Было прохладно. Пахло ладаном и какими-то неведомыми душистыми ароматами. Затем увидел склонившееся над ним лицо жены. «Что, и тебя Аксиньюшка, изверги убили? – прошелестел губами. – Мы теперь вместе в райских чертогах? Где же сынок наш Гриша?»

На щеку его упали горячие слезы, что было странно для ангельского бытия.

Тут жена Аксинья Васильевна и рассказала ему все. Как она, узнав о казни, кинулась на площадь. Как опричники не хотели ее пропустить. Как народ на площади возроптал на царское душегубство, и царь, не окончив казни, спешно покинул площадь и заперся в Кремле. Как потом дьяк Щелканов огласил царскую милость: всех, кого еще казнить не успели, царь помиловал и разрешил родственникам забрать их домой. И как, отыскав мужа бездыханным в арестантском возке, она упросила случившегося тут конного немчина отвести его к дому. Где его омыли и вызвали бабку-повитуху, которая при помощи своих мазей и притираний привела его в чувство.

Никифор Иванович, несмотря на зажившие раны, после перенесенных пыток ходить более не смог. А пуще всего не оставляла его печаль по убиенном на его глазах сыне. От каковой печали он скончался три месяца спустя, немного не дожив до рождения внука. Младенца хотели назвать в честь деда Никифором, но повитуха сказал, что с именем может передаться и судьба, а потому назвали его Никитой, то есть по-гречески «победителем».

Имя же отца его, невинно убиенного подъячего Григория, еще долго поминали во всех монастырях Русского государства по синодику грозного царя Ивана Васильевича. Но вряд ли это помогло правителю-душегубцу оправдаться перед Вышним судом за совершенные им столь страшные злодеяния.

Отца Никита не помнил. Первое воспоминание детства было, как матушка долго несла его куда-то, а вокруг было все черно и дымно, так что трудно дышать. Это крымский хан Дивлет-Гирей спалил Москву, брошенную на произвол судьбы совсем спятившим царем и его «кромешниками», разбежавшимися как тараканы.

Двор бабушки Аксиньи Васильевны выгорел дотла, сама бабушка задохнулась в дыму, силясь вынести из горящего дома иконы.

Слава Спасителю, крымцы в горящий город не пошли. Пограбили посады да повернули в степь.

Вдовицу с дитем приютил родной брат Иван Иванович, двор которого в Китай-городе каким-то чудом от пожара не пострадал. Так и остались они у него жить.

Иван Иванович служил в Посольском приказе подьячим. Чин не бог весть, но жалованье платили исправно, что в разоренной стране было большой удачей.

Дядя Иван был нрава строгого, но к племяннику относился ласково, баловал его, дарил иной раз печатные пряники, а когда Никита подрос, стал его учить разным премудростям – азбуке, счету, письму.

Обнаружив у юного племянника талант к языкам, Иван Иванович свел его с англицкими торговыми людьми, нуждавшимися в переводчиках.

Англинцы проложили путь в России недавно, но уже успели прочно обосноваться. Царь выделил им подворье с каменными палатами, неподалеку от Кремля.

Торговать с Россией было выгодно. С каждым годом англицких гостей приезжало все больше. Глядя на московитов, гости изрядно удивлялись их нравам и обычаям, сильно отличавшимся от европейских. Никита объяснял чужеземцам особенности русской жизни, а те учили его своему языку, так что скоро он начал говорить по-ихнему довольно бойко.

Зимой 1584 года над только-только оправившимся от разорения городом появилось пугающее знамение в виде огненного креста. Наиболее суеверные или слабонервные поспешили съехать из Москвы в окрестные города или села, но зловещее знамение было видно и там. Поползли слухи о новом нашествии иноплеменных, страшнее прежнего.