Мартина Мэдден - Ануш. Обрученные судьбой

Джахан засмеялся:

– Ну что ж, это очень красиво! Самая красивая бабочка из всех, что я видел.

Девочка выскользнула из папиных объятий и побежала наверх искать бабушку. Стоя возле ступенек и наблюдая за тем, как дочь поднимается, Джахан принял решение. Больше не будет никаких проволочек. Он сделает предложение Ханифе при первой же возможности.

Прежде чем устраивать помолвку, необходимо было завершить некоторые срочные дела. Накануне вечером Джахан рассказал матери об истинном положении дел на фабрике.

Мать восприняла новости спокойно, она сразу поняла, в каком затруднительном положении они оказались. Вместе они приняли решение оставить обувную фабрику и продать большее из двух предприятий – кожевенную фабрику. Семейный адвокат должен был составить договор.

На следующий день адвокат попросил, чтобы Джахан нашел документы, подтверждающие его право собственности на имущество, но нужных документов в офисе его отца не оказалось. Джахан решил, что они должны быть дома, среди бумаг отца в его бюро, в спальне родителей. Но ключ от бюро был только у матери.

– Мадлен, а где мама? – спросил он у горничной.

– Ее нет дома, месье, она вышла на прогулку с мадам Бей.

– Ты знаешь, когда она вернется?

– Нет, месье, но она сказала, что не будет обедать.

– Спасибо, Мадлен.

Было бы проще подождать возвращения матери, но Джахан считал, что, уж если он начал заниматься этим вопросом, нужно довести дело до конца.

В доме было непривычно тихо. Танзу и Малике были на уроках, Азизе повела Лале на прогулку в парк.

Джахан вошел в родительскую спальню и осмотрелся. Здесь стояли кровати родителей, а окна следующей комнаты с эркером и балконом выходили на Гран Рю. Когда он был маленьким, часто играл в этих комнатах, пока мама переодевалась к ужину. Джахан был удивлен, что в комнате все еще присутствовали запахи отца и болезни.

Повсюду были следы пребывания здесь отца: на кресло был небрежно брошен халат; серебряные бритвенные принадлежности были разложены около кувшина и таза для умывания; старые периодические издания были аккуратно сложены на мраморной столешнице комода; на прикроватной тумбочке лежала открытая книга.

Джахан прошел в дальнюю комнату и подошел к бюро, стоявшему у стены. За стеклянными дверцами были видны коллекции книг и журналов, принадлежавшие отцу, но внимание мужчины привлекло закрытое отделение в нижней части бюро. Он попытался открыть его, но дверца была заперта на ключ. Ключ висел на шнурке рядом, но к этой дверце он не подходил. Джахан осмотрелся. Скорее всего, ключ где-то в комнате, но ему очень не хотелось копаться в родительских вещах.

Он уже решил дождаться матери, но вдруг заметил, как что-то блеснуло на наличнике двери. Это был маленький серебряный ключик, который идеально подошел к замку. Джахан практически сразу нашел все необходимые документы. Они были свернуты в трубку и положены в одно из отделений. Сняв ленточку, которой были связаны документы, Джахан просмотрел их, чтобы убедиться, что все в порядке. Он хотел было закрыть бюро, но тут заметил стопку писем, связанных бечевкой.

Олкей Орфалеа был не тем человеком, который пишет любовные письма, поэтому Джахан посмотрел на лежащее сверху. На нем значился адрес их дома. И имя, написанное большими печатными буквами. Его собственное имя!

Документы выпали у него из рук, и он начал просматривать письма. На всех был указан лишь один адресат – Джахан Орфалеа.

155 Линден Штрассе

Хелгенплатц

Берлин

22 января 1921 года

Дорогой Джахан,

Я пишу это письмо, надеясь, что тебе удалось пережить войну и ты пребываешь в добром здравии. Я решил рискнуть и написать тебе на этот старый адрес, который когда-то был дан мне твоим другом. Прежде чем я перейду к главному, позволь мне рассказать о своих приключениях, которые я пережил с того момента, как мы расстались.

Вскоре после того, как тебя выписали из больницы в Сивасе, я заразился холерой и долго болел. Учитывая условия, в которых мы тогда находились, просто чудо, что хоть кто-то из нас выжил. После выздоровления меня отослали в Германию, и я вернулся в совсем другую страну. Оказавшись дома, я испытал невероятное облегчение. Вскоре меня демобилизуют, и не могу сказать, что буду сожалеть, оставив военную карьеру.

Я состоял в переписке с участниками Парижской мирной конференции [57], и они проявили интерес к моим снимкам армян. Меня пока не вызывали давать показания, но еще есть время, и, возможно, меня вызовут. По всей вероятности, Вудро Вильсон весьма лояльно относится к идее армян создать независимое государство, и я надеюсь, что эти мечты воплотятся в реальность. Теперь я подхожу к тому, что побудило меня написать это письмо.