Пьер Леметр - Горизонт в огне

Вступление мэтра Лесера, мешающего юридические термины и личные воспоминания, длилось более двадцати минут. Он по опыту знал, что в подобной ситуации никто не решится прервать нотариуса, поскольку слушатели зачастую боятся повести себя неподобающим образом, что может принести им несчастье, а рисковать сейчас не время.

В общем, каждый терпеливо сносил свое горе и думал о посторонних вещах.

Ортанс думала о своих постоянно болезненных яичниках, доктор при каждом осмотре причинял ей ужасную боль, по этому поводу она наслушалась разных историй, так что тряслась от страха с головы до ног и ненавидела свой живот, приносивший ей одни неприятности.

Шарль же вспоминал кунью мордочку мелкого чиновника из Министерства общественных работ: То, о чем вы меня просите, господин депутат, очень сложно… Он указал на дверь соседнего кабинета и прошептал: Вот этот такой – вы себе не представляете – прямо ненасытный… Скорее бы это закончилось, думал Шарль, тихонько притопывая ногой.

Леонс с любопытством гадала, о каких, конечно же астрономических, суммах пойдет речь. Она очень любила Мадлен, но согласитесь: жить со столь оскорбительно богатыми людьми непросто.

Что касается Гюстава, тот в очередной раз готовился наблюдать, как блюдо пронесут мимо него.

– …Так что наш дорогой Марсель Перикур обратился ко мне, чтобы продиктовать мне свою последнюю волю.

Конец вступления, уже почти одиннадцать часов.

Состояние Марселя Перикура оценивалось примерно в десять миллионов франков в акциях банка, занимающегося дисконтными и кредитными операциями, который он сам создал. К этому следовало добавить особняк на улице Прони стоимостью два с половиной миллиона. Шарля приятно удивили эти цифры, которые он недооценил.

В завещании Марселя Перикура бенефицианты перечислялись в порядке их значимости. После смерти его сына Эдуара единственной наследницей была Мадлен. Ей доставалось чуть более шести миллионов франков, а также фамильный дом. Жубер, представлявший ее интересы, ограничился тем, что просто моргнул. То, что получала Мадлен, являлось именно тем, что потерял он.

Совершенно логично последний носитель фамилии Перикур, Поль, получал три миллиона франков в государственных облигациях, то есть без надежды на большую прибыль, но ценность которых со временем не упадет. Управление ими ложилось на плечи его официального опекуна, Мадлен Перикур, и переходило к Полю по достижении им двадцати одного года.

Жубер, который умел считать, как никто, следил за распределением денег, ему любопытно было узнать, каким образом патрон распределил оставшееся, потому что, если исключить особняк, двумя росчерками пера он раздал девяносто процентов своих авуаров.

Шарль скромно опустил голову. С точки зрения логики пришла его очередь, что было и верно и неверно, потому что следующий дар касался его дочерей. Каждая получала пятьдесят тысяч франков, что вполне позволяло добавить кругленькую сумму к приданому, которое могли дать за ними родители.

Жубер уже улыбался про себя. Считать ему теперь было не нужно, но то, чего он ожидал, оказалось еще хуже, чем он себе представлял. Шарлю Перикуру доставалась сумма в двести тысяч франков… Копейки. Едва ли два процента от состояния брата. Он получал не наследство, а пощечину. Шарль побагровел, почти утратил способность соображать и смотрел перед собой остановившимся взглядом мертвой птицы.

Гюстав Жубер не удивился. Я сделал для него достаточно, – с глазу на глаз говорил ему Марсель Перикур. – Один он ничего не может, только проблемы создавать. Разбогатев, он через год разорится, да еще и всю семью за собой потянет…

Остаток состояния – в пятьдесят тысяч франков – был поделен между различными заведениями, такими как Жокей-клуб, Западный автоклуб, футбольный клуб «Расинг» (Марсель обожал клубы, хотя никогда их не посещал).

Особой милости удостоились ассоциации ветеранов войны, которые символизировали Эдуара Перикура, его покойного сына. Им отошли целых двести тысяч франков. Одни лишь воспоминания стоили больше, чем весь Шарль!

Речь мэтра Лесера подходила к завершающей фазе:

– «Моему преданному соратнику, который был со мной все эти годы, Гюставу Жуберу, завещаю сто тысяч франков. Персоналу особняка Перикуров – пятнадцать тысяч франков, которые будут получены и розданы моей дочерью на повседневные нужды».

Жубер сохранял все хладнокровие, которого начисто лишился Шарль; тот, разумеется, с неудовольствием отнесся к этой сумме. Она была не пощечиной, а милостыней. Он закрывал список, прямо перед горничными, шофером и садовниками.