Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны

Таковымъ рисуется намъ круговоротъ, завершенный главной дѣйствующей силой русской жизни и русской революціи — крестьянствомъ. Перейдя почти непосредственно отъ самодержавно-дворянскаго строя къ коммунизму, крестьянство теперь, силою вещей и горькимъ опытомъ, приходитъ къ той промежуточной стадіи, которую оно первоначально обошло — къ демократической государственности. Возможно, что не во всѣхъ частяхъ Россіи въ одинаковой мѣрѣ сказывается сдвигъ въ психологіи крестьянства, но, по имѣющимся даннымъ, процессъ этотъ почти всеобщій и протекаетъ приблизительно въ томъ же направленіи. Спущенный съ цѣпи рабъ, проявивъ звѣрскія черты человѣческой натуры, начинаетъ превращаться въ человѣка-гражданина. Послѣ вакханаліи деревенской анархіи, такой безсмысленно-жестокой и кровавой, такой нелѣпо-разрушительной и некультурной, трудно, конечно, требовать немедленнаго и полнаго перевоплощенія и гражданскаго перевоспитанія, но важны и первые шаги на пути обще-человѣческой и гражданской культуры.

Крестьянство составляетъ 90 % населенія Россіи и его роль, какъ одной изъ главнѣйшихъ двигательныхъ силъ революціи, естественно, была громадна. Не нужно бытъ слишкомъ строгимъ ригористомъ, чтобы признать отрицательной роль крестьянства, какъ массы, въ теченіе революціи. Благо еще, что впереди имѣется хоть нѣкоторый просвѣтъ надежды на исцѣленіе и использованіе уроковъ кроваваго прошлаго.

Помѣстное дворянство, несмотря на то, что оно сравнительно давно уже успѣло накопить опредѣленные культурные навыки и познанія, не выявило, въ общемъ, своей культурно-примиряющей роли въ революціи. Напротивъ того, помѣщичій эгоизмъ, жадность и узость проявлялись все время параллельно съ эгоизмомъ, жадностью и узостью крестьянъ. Какъ элементъ внѣшне культурно-отполированный, помѣщики, конечно, отстаивали идею государственности, но вносили при этомъ столько классоваго, столько личнаго, что сводилась на нѣтъ вся цѣнность приверженности буквѣ государственности, ибо искажался ея духъ, требующій принесенія въ жертву частныхъ интересовъ общимъ. Но даже и при подобномъ, узко-тенденціозномъ подходѣ къ государственной идеѣ, большинство помѣщиковъ не умѣло оказать помощь государственной власти, не умѣя, въ то же время, и пойти на уступки духу времени. Помощь власти оказывалась обычно «съ хитрецой», съ затаенной задней мыслью, съ тайной надеждой обойти и, затѣмъ, осѣдлать въ свою пользу коня репрессій. Духъ максимализма мѣшалъ частичнымъ хотя бы уступкамъ, не допускалъ отказа отъ большинства правъ и преимуществъ ради спасенія хотя бы части (въ видѣ, напр., усадьбы или дачи).

Какъ это ни странно, но 60 лѣтъ раньше въ средѣ русскихъ владѣющихъ классовъ сказалось меньше проявленій крѣпостническаго духа, чѣмъ теперь. Можетъ быть, дикій разгулъ аграрныхъ погромовъ 1905 и 1917—1918 г.г. убилъ ростки идеализма, можетъ быть, крушеніе иллюзій иныхъ владѣльцевъ дворянскихъ гнѣздъ и вишневыхъ садовъ парализовало въ этой средѣ стремленіе проявить гуманность культурнаго человѣка и гражданина-патріота, можетъ быть, общій духъ меркантилизма вызвалъ у обреченныхъ историческимъ ходомъ развитія страны на постепенное уничтоженіе — особо-упорное стремленіе къ самозащитѣ и самоохранѣ, но фактъ остается фактомъ. По чувству человѣчности бываетъ жаль обреченныхъ, романтики и фанатики пытаются поддержать ихъ существованіе, но длительно продлить его все равно не удается и зря только бередятъ рану и манятъ несбыточными надеждами.

Было бы неправильнымъ и однобокимъ огульное отрицаніе исторической роли помѣстнаго дворянства въ русской жизни и русской культурѣ. Нашъ образованный классъ долгое время рекрутировался почти исключительно изъ рядовъ помѣстнаго класса, наша изящная литература справедливо гордится именами дворянъ-писателей — Пушкина, Тургенева, Толстого, Фета, Бунина и многихъ другихъ, наше земское самоуправленіе многимъ обязано дѣятельности гласныхъ-дворянъ изъ числа «кающихся». Помѣщичій слой далъ много работниковъ на государственной и военной нивѣ, оказавшихъ Россіи неоцѣнимыя услуги. Въ исторіи освободительнаго движенія помѣстное дворянство точно также выдѣлило своихъ представителей, отнюдь не оказывавшихся всегда въ станѣ «праздно-болтающихъ и обагряющихъ руки въ крови». Среди декабристовъ, дѣятелей эпохи великихъ реформъ и «диктатуры сердца», депутатовъ Госуд. Думы было громадное большинство лицъ, вышедшихъ изъ среды помѣстнаго дворянства. Въ арміи и администраціи дворянство выдвигало много своихъ достойныхъ сыновъ. Все это — безспорный фактъ, неопровержимая и объективная историческая истина. Но, нужно признать, что все это — въ прошломъ, что все это исторически уже изжито и не подлежитъ воскрешенію, что на сцену выступаютъ новые люди съ новыми пѣснями, наиболѣе дальновидные изъ которыхъ готовы признать историческія заслуги помѣстнаго дворянства, категорически отказываясь признать его притязанія и на дальнѣйшую роль и значеніе, политическое и экономическое. Рѣчь, вѣдь, идетъ не о временномъ параличѣ, летаргіи или анабіозѣ, а объ увяданіи, тлѣніи, смерти. Это, однако, все еще упорно отрицается помѣщичьими элементами, во что бы то ни стало стремящимися «доказать», что зубръ — звѣрь, хотя и рѣдкій, но живучій. Состоявшіяся въ Парижѣ лѣтомъ 1921 г. совѣщанія земскихъ и городскихъ гласныхъ дали необычайно яркую картину траги-комической пляски живыхъ труповъ, словно только что выскочившихъ изъ спиртовой банки. Пахнущіе нафталиномъ манекены, старосвѣтскіе участники приснопамятныхъ дворянскпхъ собраній, все еще не сознаютъ происшедшаго сдвига, все еще пытаются цѣпляться за остатки и обломки прошлаго. Они считаютъ себя горделиво «солью земли», монополистами общественности. Въ нюансахъ — не разбираются, на всѣхъ не «своихъ» глядятъ сверху внизъ, любезно суля висѣлицу всѣмъ, не сотворившимъ себѣ кумира изъ резолюцій рейхенгальскаго «съѣзда хозяйственнаго возстановленія Россіи». Не приходится искать даже тѣни принципіальности въ этомъ стремленіи уберечь свое сословіе отъ окончательнаго ухода съ исторической арены: все сводится къ эгоистической заботѣ о своихъ личныхъ и матеріальныхъ привиллегіяхъ, на которыя посягнулъ «нѣкто въ красномъ», за это остро ненавидимый. Все, въ конечномъ итогѣ, сводится отнюдь не къ борьбѣ за какіе бы то ни было общественные идеалы, пусть-даже сословнаго типа, а — къ простой тягѣ къ возстановленію своихъ помѣстій і своей личной роли, какъ помѣщика. Отсюда и сугубая острота ненависти къ кадетамъ, какъ къ политикамъ, разрѣшающимъ земельный вопросъ радикально, но реально.