Раиса Ананьева - Воспоминание о прошлом

Зима наступила сразу и люди засели в землянки. Половину постройки занимала печь, которую топили каждый день. Вторую половину занимала большая лежанка, на которой опять спали все вместе. Мать клала в одну сторону 3-х месячную Аню, с другой – 3-х летнего Колю. Они оба писались. Еда была плохая, и мать все время варила компот из ягод или травяные отвары. Они были очень кислые, горьковатые, без сахара, но мать поила детей беспрерывно, чтобы заглушить голод и как-то их поддержать. Поэтому ночью мать по нескольку раз меняла мокрые подстилки детей на сухие. И сушила она мокрые подстилки своими боками, потому что ночью было очень холодно. К утру избушка изнутри покрывалась инеем. Еще затемно мать вставала, зажигала лучину, втыкала ее в стену и быстрее затапливала лапником, заготовленным с вечера. Он давал тепло сразу, но прогорал быстро. После этого забивали печь поленьями, и они горели не жарко, но долго. Со стен текло. В крохотное окошко свет почти не проступал, а потом и света вообще не стало. Не имели представления, день сейчас или ночь. Детям не велели спускаться на пол, он был ледяной. Ели на той же лежанке, с краю, поочередно. Не хватало посуды. Ложки дед вырезал всем из чурок. Этими же чурками ребята играли, строили из них домики, возились, кидались друг в друга. Мама рассказывала им бесконечные свои сказки, дед играл с ними, строил, мастерил. Малышку Аню мама так и держала за пазухой у груди, подпоясав ее снизу полотном, чтобы не вывалилась. Малышка была невесома, в чем душа, и все время спала, почти не подавая голоса. Кормились почти одной «затирухой» из муки и воды, изредка что-нибудь добавляя. С февраля стали измельчать кору, растирать орехи в это «хлебово». Только раз в неделю пекли пышки, черные от добавляемой в них коры, но для ребят и это было праздником. Когда ребята засыпали, взрослые начинали свой бесконечный диалог, начатый еще в 1929-м: куда податься в этой страшной жизни. И опять приходили к тому же выводу: надо бежать, иначе сгинут дети. Они не переживут второй такой зимы. Они уже и сейчас, чуть поиграв, засыпают, от голода и отсутствия движения. Мать не выходила из землянки. Отец выходил редко, но живчик-дед пробирался к соседям и приносил самые печальные вести: у многих умерли дети, кто-то пытался уйти, и его застрелили, все голодают. В начале апреля в их землянку тихо постучали. Это были две женщины, страшно изможденные, измученные. Они были из соседнего поселения, у них умерли дети, у одной умер муж, у другой муж пропал в лесу. Они решились бежать. На них смотрели с ужасом. Как они убегут по этой начинавшейся распутице, без еды и теплой одежды. «Вы бы хоть подождали до мая», – сказал им дед. Но они только махнули рукой, напились воды, посидели до темноты и ушли.

Мать и отец с детьми бежали в мае. Дед оставался. Делал он это для конспирации. «Буду топить печь, как будто мы все здесь. Конвоиры в наши халупы почти не заходят, а придут, скажу – убежали мои молодые в сегодняшнюю ночь. Такой спектакль им устрою – поверят». Советовал им бежать в Москву, там легче затеряться. Дед же им и устроил побег. С мая начала ходить со станции Котлас дрезина, возили стройматериалы. Сгоняли всех их разгружать. Говорили, что построят два барака, и жить будут все в бараках. Велели сносить свои халупы и освобождать место. С машинистом одной дрезины дед и договорился. Когда стемнело, вышли на полотно и ждали дрезину. Погрузились и поехали, а дедушка остался один. Утром прибыли в Котлас и с удивлением обнаружили еще две бежавших семьи с их участка. Поздоровались, но решили не общаться друг с другом. Говорили, что у мужиков все время проверяют документы. Баб с детьми почти не трогали. Отец решил держаться особняком, не выпуская семью из виду. Но вряд ли бы они добрались до Москвы, в поезде постоянно проверяли документы, и на их глазах арестовали несколько человек. Но им повезло. На станции родители встретили женщину из соседнего села, тоже сосланную с детьми. Она была из бедной семьи, и когда их раскулачивали, муж сказал своим мучителям, что она ведь из бедной семьи, ее не имеют права кулачить. Те предложили женщине отказаться от мужа, подписать такую бумагу, и тогда ее с детьми оставят. Муж умолял ее сделать это, но она ни за что не соглашалась. Так и уехали они вместе горе мыкать. К весне двое детей у них умерло. И тогда муж сказал ей, что если она не желает смерти им всем, то пусть согласится на отказ. И уговорил ее. Он сам написал заявление от ее имени, она была безграмотной. И вот в мае ей выдали документы на выезд. Она плакала навзрыд, рассказывая как они прощались с мужем. А вместе с ней рыдала мама, вспоминая своего отца. Вот эта женщина предложила им ехать вместе, ведь у нее есть документ, а сколько с ней человек – ничего не сказано. Родители с благодарностью согласились, и не зря. По дороге к отцу прицепились проверяющие красноармейцы. Женщина показала им документ и сказала, что это ее муж, провожает ее. Проверяющие не верили. Но женщина подняла крик, а рядом стояла мама и клялась, что это все правда. А тут трое маминых детей подняли тоже рев, вцепились в отца с криком: «Папа, папа». Красноармейцы ничего не поняли и отступили. Сначала все испугались, потом долго смеялись. Эта женщина посоветовала маме ехать с ней. А отец пусть останется в Москве, один он еще как-то устроится. Последнюю совместную ночь папа с мамой не спали. Отец писал своей матери письмо: «Отнесись к моим детям по-доброму. Люби свою сноху, как родную дочь. Они столько пережили». Знал отец хорошо свою мать, но все-таки надеялся на лучшее. Отец обещал сразу сообщить, если он устроится.