Эдуард Борнхёэ - Мститель

Старик на минуту умолк. Тазуя также не проронил ни слова; его серьезный взгляд был устремлен в землю.

Я знаю, что ты родом из здешних мест, не правда ли? — спросил верховный старейшина.

Да, — ответил Тазуя коротко.

Значит, ты лучше всех знаешь окрестные места, наверное, хорошо знаешь и замок Лодиярве.

Да, знаю.

В таком случае выход найден. Хочешь ли ты со своими людьми напасть на замок? Это, собственно говоря, только укрепленное поместье. Но как бы оно ни было укреплено, я думаю, что ты со своими орлами не испугаешься. Согласен?

Тазуя ответил не сразу. Он опять в раздумье опустил глаза. Наконец поднял голову, огляделся вокруг и спросил:

— Нет ли кого-нибудь среди вас, кто взял бы на себя эту задачу? Я охотно остался бы здесь и помог бы обучать людей военному искусству.

Все старейшины молчали. Они не понимали Тазуя. Людей достаточно, все вооружены и готовы к бою — к чему их еще учить? Когда Тазуя увидел, что никто ему не отвечает и что верховный старейшина хочет еще что-то разъяснить, он твердо заявил:

— Сегодня мои люди утомлены, но завтра еще до восхода солнца мы будем у стен замка.

С радостью одобрив это решение, старейшины встали и разошлись, каждый к своему отряду. Совещание, о важном значении которого никто не догадывался, окончилось.

Тазуя также вышел из шатра. Он глубоко вздохнул, огляделся и, встретив всюду доверчивые взгляды своих бесчисленных собратьев, смотревших на него с приветливой улыбкой, чуть слышно произнес:

— Родина — превыше всего!

Он поправил свою шляпу, украшенную перьями, и зашагал к отряду. Не успел он еще отойти далеко, как на краю лагеря поднялся шум. Большая толпа окружила человека в рваном платье и с растрепанными волосами, который, размахивая руками, рассказывал что-то, казалось, сильно встревожившее слушателей.

Идем к шатру старейшин! — закричали люди, и толпа, все увеличиваясь подобно снежному кому, стала двигаться к середине лагеря.

Что случилось? — спросил Тазуя, когда шумная толпа подошла поближе.

Рыцари идут! Правитель Ливонии идет на нас из Пайде с большим войском! — закричали ему в ответ. Толпа увлекла Тазуя за собой. На шум собрались и старейшины. Услышав тревожные вести, они вошли в шатер и позвали туда вестника.

Попытайся успокоить народ, — сказал верховный старейшина, обращаясь к Тазуя; тот встал на камень, и его могучий голос заглушил крики и шум.

Люди, успокойтесь! Рыцари еще не могут быть так близко, а пока они дойдут сюда, все еще может измениться в нашу пользу. Не мешайте старейшинам спокойно совещаться. Прошу вас!

После этого шум несколько утих, только глухой ропот, подобный морскому прибою, раздавался вокруг шатра. Тазуя соскочил с камня и вошел в шатер.

— Сам ландмейстер [12] Ландмейстер — правитель земли. (Прим. перев.) с большим войском перешел границу Харьюмаа, — рассказывал вестник. Он говорил отрывисто, тяжело дыша, икая и запинаясь, как человек, который долго бежал или сильно испуган. — Я сам их видел… это было ужасно… о, как это было ужасно!..

Я и рассказать не могу. Где только находили наших людей, там и рубили их… О, язык мой костенеет, произнося это… они рубили их мечами на куски, вешали на деревьях, топили, как котят. Вся округа в страхе и отчаянии, не от кого больше ждать ни помощи, ни совета. Мы погибли… погибли… погибли…

Говоривший закрыл лицо руками и громко захныкал. Старейшины молча переглянулись. В тишине, воцарившейся в шатре, слышен был только громкий плач беглеца, звучавший как дурное предзнаменование.

— Где, по-твоему, могут быть сейчас рыцари? — спросил наконец верховный старейшина.

Беглец вытер рукой глаза, поднял голову и снова стал рассказывать:

— Я их видел… позавчера после полудня. Нас было несколько человек, мы как раз дубасили во дворе сгоревшей мызы опмана, [13] Опман — управляющий имением. (Прим. перев.) которого вытащили из погреба. Вдруг из-за рощи выехало бесчисленное множество всадников, все в железных доспехах и шлемах, а копья так и сверкали на солнце. Заметив нас, всадники налетели как вихрь Я едва успел залезть в погребе под бочку. Остальных поддели на копья, точно салаку на вертел. Я дрожал как осиновый лист и долго не осмеливался высунуть голову из-под бочки. Когда, наконец, я приподнял край бочки, была уже ночь и всякий шум утих. Тогда я изо всех сил пустился бежать по направлению к Таллину. Бежал две ночи, а днем прятался в лесах и болотах. Я залез бы хоть в горящую печь, лишь бы не видеть этих страшных рыцарей, — и все же пришлось мне еще раз их увидеть, когда они жгли деревню и убивали крестьян. Я бросился бежать без оглядки, как заяц от гончих, пока, наконец, от усталости не упал носом в лужу.