Мэри Чэмберлен - Английская портниха

Вот что ей надо было делать. Как бы ей хотелось, чтобы та встреча с ним никогда не случилась. Она бы разбогатела. Добилась успеха и обрела счастье. Она бы много работала. «Дом Воан». Париж. Лондон. И Томас, Томас. Ее малыш. Ее обожаемый сынок. Выживи он, она бы пеклась о нем, обустроила бы ему дом, спаленку с кроваткой. Твой отец погиб на войне . Больше она ничего бы ему не сказала. Сестра Бригитта права, иногда ложь во спасение необходима. Он бы ничего и не узнал. И они были бы счастливы, вдвоем. Маленькая семья.

Охранница взяла ее за локоть:

— Я отведу тебя в туалет.

Ада поплелась в ванную. Белая плитка полосами, дверь не запирается.

— Но я не хочу.

На всякий случай , — сказала охранница, перед тем как покинуть нас , словно Ада собиралась в путешествие.

— Прости, но тебе придется это надеть. — Охранница подала ей коленкоровые панталоны на подкладке. — Знаешь, как с ними управляться?

— Да. — Дрожащими пальцами она расправила тесемки, обмотала их вокруг ноги, затянула потуже. Они оставят вмятину на коже. — Сколько времени это займет?

— Ты ничего не почувствуешь, — заверила охранница.

— Где меня похоронят?

— На тюремном кладбище.

— А нельзя похоронить меня рядом с Томасом?

— Мы найдем его, — пообещала охранница. — Отыщем его могилу. И привезем его к тебе. Мы об этом позаботимся. — Она была доброй женщиной.

— Спасибо.

— Священник здесь, — сказала охранница.

— Он мне не нужен.

Чем церковь ей помогла? Мать не навестила ее. Ни разу. Братья и сестры тоже. Слишком заняты своим католичеством, некогда им быть христианами. Только Скарлетт приходила, только она одна, та, что уже лет двадцать в церковь ни ногой. Кто другой, но ты… — покрутила головой Скарлетт. — Ты оказалась темной лошадкой . — И добавила: — Заметь, на твоем месте я поступила бы так же .

Ада сняла очки:

— Мне они не понадобятся. — Положила их на стол рядом с тетрадками.

Охранница взяла Аду за руку, пожала ее:

— Прощай, Ада.

Звук открываемой двери, вошел мистер Пьер-пойнт. Кивнув Аде, он направился к дальней стене.

Снял запор и отодвинул платяной шкаф в сторону. Шкаф был на колесиках, о чем Ада и не подозревала. За шкафом дверь в какое-то другое помещение. Открыв дверь, мистер Пьерпойнт придержал ее, жестом приглашая Аду войти первой, словно был ее парой на званом ужине. Совершенно пустое помещение. Стены, выкрашенные в зеленый цвет, снизу темнее, сверху светлее. Цементный пол, отполированный до блеска. Высоко под потолком маленькое окошко с железными прутьями, и сквозь него светит февральское солнце, слабое, седое. Неужто она в последний раз видит солнце, видит утро? Этого не может быть. Чтобы совсем без света. Ада уже не могла ни о чем думать. Почему здесь пусто? Куда ее ведут? Впереди еще одна дверь. Он открыл ее, взял Аду за локоть, завел внутрь.

Она смотрела на веревочную петлю, зная, где та уляжется — немного пониже ее уха; смотрела на дощатую неполированную крышку люка на сверкающем каменном полу. Ада обливалась потом. Ей было холодно. Почему здесь не включат отопление? Тесемка на панталонах завязана слишком туго. Жмет при ходьбе, давит на нерв. Неприятно. Надо бы ослабить. Мистер Пьерпойнт что-то прилаживал у нее на затылке. Она его спросит. Когда он закончит. Можно ли ей нагнуться и перевязать тесемку.

У двери стояла охранница.

— Там тетрадки, — сказала Ада. — Я не выбросила их. В них все. Вся правда. Моя правда.

— Ты готова?

— Нет, — ответила Ада. — Нет.

При том, что Вторая мировая война образует фон этого романа, сюжет и характеры исторических персонажей целиком вымышлены.

Концентрационный лагерь в Дахау появился в марте 1933 года, спустя очень недолгое время после прихода к власти нацистов, став прототипом других лагерей. Первоначально этот лагерь предназначался для политических заключенных, но позднее его расширили, добавив другие категории узников, в том числе религиозные, сексуальные и этнические меньшинства, евреев и союзнических военнопленных. Число пленных возросло радикально в последние месяцы войны, когда в Дахау начали перебрасывать заключенных из лагерей, находившихся по линии наступления союзников. «Переселенцы» прибывали в Дахау больными и изможденными, усугубляя скученность и антисанитарные условия лагерного существования. Хотя Дахау не был лагерем уничтожения, десятки тысяч узников умерли там, их трупы сжигали в огромных печах. Дахау (и лагеря, входившие в его структуру) был освобожден вторым по счету, но первым, куда допустили журналистов, и поэтому он занимает символическое место в истории зверств нацизма.