Наталья Нестерова - Возвращение

Митяй, который в августе, второй раз, пришел на призывной пункт, мог оказаться в народном ополчении, куда записывали всех подряд, а из вооружения — винтовки из городских тиров. Ленинград защищали грудью — в прямом смысле слова.

— Мне бы в танкисты или в летчики, — попросил Митяй.

— Возраст? — спросил офицер.

— На заводе работаю, и скоро у меня сын родится.

— Ишь ты, — усмехнулся офицер глупому ответу. В последние недели у него не было возможности шутить, смеяться или просто улыбаться, а тут верста коломенская в летчики желает. — Твоя башка, молодой отец, будет из танка торчать по самые грудя́, хоть они у тебя и не кормящие. Аналогично и с самолетом, ты в кабине и бубликом вряд ли поместишься. Анисимов! — позвал он рядового, дежурившего у двери. — Глянь, майор, что в артучилище набирал, еще не отбыл?

Майор не уехал и принял Митяя. Наверное, за то, что он с ходу перечислил свои спортивные достижения и еще добавил:

— А вообще-то я родом из Сибири.

Из-за волнения и страстного желания попасть на фронт Митяй изъяснялся как полуумок.

В отличие от других призывников, имевших рюкзаки или заплечные мешки с лямками, у Митяя с собой кроме документов ничего не было. Зато он удачно не отшил увязавшегося за ним брата Степку, потому что времени на прощание с матерью и женой не было.

— Передай им, — говорил Митяй, — что я напишу, что б они не волновались. И еще, скажи Насте… она знает.

Как через девятилетнего пацана передавать слова любви, верности и поддержки? Она их тысячу раз слышала.

— Везет тебе! — Степака не скрывал жгучей зависти. — Ты так на фронт, а я так…

— Уши зажили? — притянул к себе брата Митяй и крепко обнял. — Братка! На тебя оставляю самое дорогое! Береги мать!

— Чего ее беречь? Она сама кого хочешь убережет, — всхлипнул, скривился, замотал головой Степка.

После того, как отец покалечился, а Степка наревелся хуже девчонки, он дал себе слово никогда в жизни больше не плакать. Сдержать это слово пока не получалось.

— Мужик! — Старший брат отстранил Степку, наклонился и посмотрел ему прямо в глаза. — Я могу на тебя положиться?

— Ладно, можешь! — утер ладонью нос Степка.

— Если Елена Григорьевна, — наклонился к его уху Митяй, — вздумает назвать моего сына Альбертом, стой насмерть и не позволяй!

— А как надо?

— Иваном, — после секундной задержки сказал Митяй. Он никогда не задумывался об имени своего ребенка.

— Как Иван-дурак из сказки? — Степка тянул время, уже объявили посадку, новобранцы лихо запрыгивали в кузов полуторки. Степке не хотелось, было страшно расставаться с братом.

— Наш русский дурак поумней заморских мудрецов всегда оказывается.

— И немецких?

— Немецких — обязательно! Все! Я пошел, Степка! Но пасаран! — Митяй поднял кулак, и Степка, едва сдерживающий слезы, отсалютовал в ответ победным жестом испанских коммунистов.

Ускоренное обучение военным специальностям заняло у них несколько месяцев — три у Василия и пять у Митяя. Это были самые страшные месяцы — и по потерям, и по подавляющей волю растерянности: фашист катил по стране с обескураживающей скоростью. А ведь все были уверены, что мощь страны огромна, что напади враг на нас — война закончится быстро и победно. Перестроить сознание, принять новые реалии, не испугаться, а всколыхнуть в себе силы и злость для борьбы — сложнее, чем обучиться принципам организации связи фронтовых подразделений или поражению целей малой, средней и тяжелой артиллерии.

Василий и Митяй, когда поймут, как им повезло не сгинуть в первом полыме войны, не будут относиться к подарку судьбы с религиозной фатальностью: перекреститься и поблагодарить Бога. Без слов, наставлений и пояснений — с молоком матерей они впитали: если ты выжил, то на тебя перекладывается долг погибших. Это как: убили брата, мужа сестры — ты заботишься об их семьях.

Масштабы бедствия, число семей, потерявших кормильцев, были огромны — не покроешь своим участием. Но, с другой стороны, большинство однополчан Василия и Митяя были с ними одной крови, хотя и по национальности отличной. Высоким стилем никто не изъяснялся, но речи политрука, статьи в газетах, состоявшие сплошь из лозунгов, вонзались в сердце и в мозг почти с той благостью, которая бывает, когда получишь письмо от матери, жены, сестры — из дома. Домом стала вся огромная страна.

Василий и Митяй ничего друг о друге не знали. Когда-то, в сибирском детстве, они постоянно соревновались, мерялись по-мальчишески. Их пути разошлись, а теперь не сблизились, потому что воевали на разных фронтах — семнадцатилетние офицеры. Впрочем, никто о возрасте не спрашивал, а выглядели они старше своих лет.