Наталья Нестерова - Возвращение

Марфа сказала, что похоронят Парасю по чину, благо безбожники одумались, храм открыли. В чем состоит «чин», Настя не представляла, Марфа ни её, ни детей из дома не отослала. Степку-то и не выгнать, а она, Настя, удрала бы, да неловко. Аннушке-то, заикнулась Настя, может не стоит присутствовать? Пусть будет, отказала Марфа, запомнит, как мать провожали.

Женщины обмывали и обряжали тетю Парасю за занавеской. Бормотание молитв чередовалось с вполне здравыми комментариями. Если принять за здравость разговоры с покойницей. «Вот и чистенькая ты у нас, Парасенька! Славно мы тебя убрали, как невесту. Осталось только босовики надеть».

Настя знала, что босовики — это сшитая из белого холста в несколько слоев обувь покойника. Что белую тряпочку к вешнему углу дома прибили, чтобы душа тети Параси могла в течение сорока дней прилетать и вытирать слезы. А рядом с гробом будет стоять чашка с водой — чтобы душа могла умыться. Как только тело вынесут из дома, лавку перевернут, положат камень — серовик. Он будет находиться в доме шесть недель — чтобы новых покойников в доме не появилось в ближайшее время.

Степан с дедом Федором внесли гроб и поставили на лавку.

Одна из женщин принюхалась к дереву, поковыряла его ногтем:

— Не из осины?

— Обижашь! — всплеснул руками дед Федор. — А то мне неведомо, что осина иудино дерево!

Марфа положила в гроб кудели, накрыла белой простыней, потрогала ладонью:

— Не жестко ли? Настя, как думаешь?

— Э-э-э… — только и смогла проблеять Настя.

Кому жестко? Покойнице?

Тетя Катя, сестра тети Параси, положила в гроб подушку в красивой, с кружевами и прошвами наволочке.

— Не туда, — сказала Марфа, — тут ноги, надо, чтобы лицом к иконам.

Марфа и Митяй вынесли тетю Парасю и положили в гроб, все это время звучали молитвы. Покойницу заботливо укрыли саваном, на сложенные руки положили икону.

— Не так, — опять не понравилось Марфе. — Ликом Богородица должна на Парасеньку смотреть.

И снова заунывные молитвы, перемежающиеся деловыми распоряжениями.

— Не дави, — сказала Аннушка Насте.

— Что? Извини!

Настя прижимала к себе девочку все сильнее. Аннушка, пугливая до крайности, сейчас почему-то не выказывала страха. А Настя задавалась вопросом: сколько еще продлится этот «чин»?

— По умершей дочери причет, — попросила Марфа бабушку Агафью, — помните?

— Как же!

И затянула нараспев:

Женщины плакали, мужики шмыгали носами.

— Зови мужиков, — сказала Марфа сыну. — Выносите гроб, ногами вперед.

У дома, оказывается, стояла телега, на которой привезли гроб, на ней же гроб, уже с покойницей, отправился в церковь. Марфа сказала, что проведет в храме ночь, во всенощном бдении, и чтобы они явились в церковь утром — на литургию и отпевание. Настя и Катя пусть займутся приготовлением поминок, без роскошества, но блины и кисель — обязательно. Блины — на маленькой сковородке печь.

Марфа отдавала распоряжения явно через силу. В черном одеянии, с черным платком на голове, с почерневшим лицом — сама как покойница.

Ночью, прижавшись к мужу, Настя шептала:

— Ты читал повесть Гоголя «Вий»? Там бурсака Хому Брута заперли на ночь в церкви читать отходные молитвы, а в гробу лежала ведьма, к ней всякие чудовища сбегались.

— Что ты несешь? Тетя Парася — ведьма?

— Нет, конечно. Но каково твой матери одной сейчас ТАМ!

— Спи, не выдумывай!

— Обними меня покрепче.

ТАМ, в храме, Марфе было очень хорошо. Женщины по очереди читали Псалтыри. Особенно славно удавалось псалмопение Степаниде-поповне, дочери отца Серафима, погореловского батюшки, отслужившего в их приходе лет сорок и арестованного в тридцать седьмом году, когда церкви закрывали.

Ближе к ночи, поблагодарив женщин, Марфа отправила их по домам. Наведался отец Павел с матушкой Еленой. Предложил совместно всенощную служить. Марфа с благодарностью отказалась, хотела наедине с сестричкой побыть. Поп с попадьей сразу не ушли — почитали Псалтыри. Павел читал справно, а Елена, спотыкаясь, заметно было, что к святым текстам не приучена.

Наконец, они ушли, Марфа осталась одна. В пустой темной церкви. Гроб. В ногах его стоит клирос, на котором лежит Псалтырь, освещаемый единственной свечкой…