– Да, -сам себе сказал Людвиг и постарался разжечь камин. Напрасно. Что-то долго гудело,
потом упало, потом кратко свистнуло и повалил дым. Людвиг открыл дверь в коридор. С первого этажа донеслась брань и крики, звон разбитой посуды. Людвиг проветрил комнату,
вышел во двор, постояв несколько минут. Холодный осенний ветер продувал почти летнее платье. Людвигу захотелось закурить. Пойти в лавку за табаком? И поздно и дорого. Все,
спать!.Завтра он начнет искать настоящее приличное жилье с фортепиано и делать визиты.
Уже с утра он первым делом нашел адрес барона Цмескаля- Домановица. Против ожидания, ни лакея у двери ни слуги не наблюдалось. На стук дверь открыл сам барон.
Небольшого роста, почти вровень с Людвигом, пухлые румяные щеки и узкие веселые глазки, широкий открытый лоб,.а над ним короткие пепельно темные вьющиеся волосы. Ма —
ленькая пухлая ручка с большим и, вероятно, дешевым перстнем, вцепилась в ладонь Людвига, Сразу, без предисловий, поприветствовал:
– Бетховен?!Людвиг! Да?
Людвиг кивнул.
– Вальдштей несколько раз описал тебя. Заходи. Давай запросто, без «фон».
Уже через пол часа Людвиг узнал все сплетни аристократической Вены, пикантные подробно-сти разводов, любовники-любовницы и конечно адреса и дни приемов меценатов.
– Завтракал? Я-нет. Пошли. В Пратере кафе дороги, в центре тоже, но есть парочка кабачков в которых дают в кредит. Новичкам не дают, но ты со мной. А со мной не пропадешь.
Теперь только Людвиг понял, почему Вальдштейн называет Цмескаля не «барон», а «барончик». Именно «барончик», как нельзя лучше подходит к этому веселому, вертлявому. пухленькому человечку. Он из тех, кто знает всю Вену и вся Вена знает его. Глянув на адресную книжицу с первой же фамилией, Цмескаль присвистнул.
– Начинаешь с самого главного? Хорошо. Правильно.
Вместе с новым другом и с его помощью он быстро нашел Альзерштрассе 45.
– Зайдешь?
– Сегодня надо найти приличное жилье хоть на месяц. И фортепиано… желательно получше и подешевле.
– Да не вопрос.
Уже через два часа Цмескаль отвел его к дому печатника Штрауса, быстро договорился о цене, а к вечеру во дворе грохотала телега груженая фортепиано. Комната просторная,
приличная семья обед и ужин в счет аренды. Слуга прилагается. Этот Цмескаль просто находка.
На следующий день к десяти утра Людвиг уже стоял около двери князя Лихновского. Швейцар долго сверху вниз взирал на юношу: что ни говори, а бывают шляются тут всякие… После того, как Людвиг подробно объяснил цель прихода и показал рекомендательное письмо, швейцар сжалился. Сначала зашел он. Жестом приказал ждать. Людвиг задрал голову. Таких апартаментов он не видел и в дворце архиепископа, прекрасная лепнина на потолке, роспись с богинями, амурчиками и пастушками-все поражало размером и блеском. Мраморная лестница, ведущая на второй этаж бела и массивна, огромные канделябры по обеим сторонам и в центре холла, на потолке хрусталь и позолота. Минут десять длилось ожидание. Потом откуда-то сверху раздался громовой голос:
– Кто в такую рань?! (было больше десяти)
Послышались шлепающие шаги. С такой отличной акустикой все прекрасно слышно. В эту
самую секунду сверху, подобно греческому богу, спускался князь Лихновский. Сзади пришлепывал не в ногу, торопился слуга. Огромная горообразная фигура князя на ходу
чихала, сморкалась, что-то бубнила под нос сама себе. Он был в красивом домашнем халате, тапочках на босу ногу и колпаке-вероятно его оторвали ото сна и он был зол. Людвиг
низко поклонился, застыл в поклоне.
– Кого еще в такую рань? -уже тихо сказал князь.
– Людвиг ван Бетховен из Бонна от Вальдштейна, -сразу произнес Людвиг, стараясь не делать паузы между словами.
– Ааа… Мальчишка еще в Бонне или сбежал?
– Когда я уезжал, он собирался за границу.
– За границу это громко сказано. Да и какая сейчас «заграница».
Исподтишка Людвиг наблюдал за князем. Пока оба шли по длинному коридору мимо статуй
богов, атлетов и богинь с белоснежным бюстом, по роскошным коврам, вдоль гобеленов,
каких Людвиг никогда еще не видел, он старался сложить хоть какое-то мнение о новом знакомом. Фигура, голос движения-все говорило о том, что новый знакомый знает себе цену,
любит все броское, яркое, громкое и дорогое. Такая внешность не создана для скромной жизни. Он все должен делать основательно, крепко, надежно. Положение обязывает.
– А что ваш Архиепископ? Тоже в бегах.
Читать дальше