Сергей Басов - Бетховен

странном философе. И, главное, есть Руссо! Вот кого чтут сейчас в Париже и теперь мысль и свободу не сдержать.

– Ну а главный реакционер-я, -произносит с иронией Елена Брейнинг.

Людвиг увлеченно слушает, Ему нравятся такие сражения.

– Боюсь, у меня другие сведения. Не все так просто в вашем любимом Париже

Я получаю письма и с Берлина и с Вены и информации у меня побольше.

– Мама… -прерывает ее Лорхен, но мать внезапно становится суровой. Это она прерывает дочь.

Мягко, но настойчиво.

– Я не думаю, что рубать людям головы предлагал ваш Руссо, Вольтер и Гельвеций вкупе с вашим Дидро…

Дети восторженно слушают мать.

– Вот видите, и такая старуха, как я что-то еще читаю.

Дети не сразу ловят иронию в словах госпожи Брейнинг. Постепенно облик госпожи Брейнинг смягчается.

– Как с твоей учебой, Людвиг?

После поездки по Рейну еще ни разу не был в университете. Нет времени.

– Это плохо, очень плохо. Но я понимаю

– Сейчас немного полегче с деньгами, архиепископ разделил сумму содержания на отца-я отдаю ему четверть каждую четверть года, но потом почти все забираю. Я упросил через Вальдштейна, чтобы отца не высылали из города. Теперь он спивается втихую.

– Вегелер написал мне, что хочет преподавать медицину у нас в Бонне. Он следующим летом

прибыть к нам… если все будет спокойно.

– Да, мама, мне он тоже писал, -ответила Лорхен и покраснела. Людвиг вздохнул.

Мать и дочь сделали вид, что не заметили этого вздоха. Мать снова перевела разговор на другое.

– У тебя сейчас должен быть урок у Вестфалей?

– А я уже был, -сразу солгал Людвиг с прямым взглядом.

– Людвиг…

– Завтра. Завтра я дам урок не час, а два.

Людвигу не хочется признаваться, что с недавнего времени жизнь в Бонне ему противна и ненавистна. Все больше обыватели напоминают стоячее мутное болото с лягушками в стиле басен Лессинга.

– Ох, и не люблю, когда на тебя находит твоя обычная дурь, -укоризненно говорит госпожа Брейнинг но тут же снова меняет тему, -Ты Шекспира уже прочел?

– «Бурю» -да.

– Я просто не хочу, чтобы вы считали, что бить окна, жечь дома и горланить на перекрестках и площадях вот это и есть революция.

– А что горлопанить? -интересуется Ленц.

– Не дай Бог тебе слышать, что. И Шекспир здесь не виноват.

– А Гете? -все не унимался Ленц.

– И он со своими «страданиями».

– Это Вертера, -огрызнулся Ленц.

– Брысь! -не выдержала мать.

Вся молодежь убежала из-за стола. Стефан вызвался проводить Людвига несколько кварталов.

– Лорхен переписывается с Францем? -напрямик спросил Людвиг.

Стефан поморщился. Помолчал. Тихо неуверенно сказал:

– Мать считает его достойной партией. Надежно, серьезно, стабильно. Особенно в наше тревожное время.

Людвиг молчал.

– Мать действительно знает побольше нашего, она получает письма с Офена- там наш родственник в каких-то «верхах». Он и снабжает ее новой информацией.

– Не в этом дело. Бесит, когда знаешь много, а сменить ничего не можешь. Бесит своя же необразованность, неученость. В таких салонах, как ваш-особенно.

– Так вот кто у нас главный революционер, -произнес Стефан и дружески обнял Людвига за плечи.

– Стоп!

Людвиг остановился на одном из переулков, прямо напротив лавки старьевщика.

– Что? -спросил Стефан и на всякий случай огляделся.

Старьевщик как раз прикрывал витрину, наступал вечер и покупателей в это время мало.

– Я домой, -сказал Людвиг и резко развернулся от Стефана. Быстро зашагал вдоль переулка, низко нагнув голову.

Ударом ноги растворил дверь, испуганный брат Иоганн вскочил из-за стола.

– Где отец?!

– Каспар у друга, а отец…

Брат кивком указал на кухню. Людвиг ворвался в кухню. Между очагом и мешком с картофелем лежал пьяный отец. Что-то бубнил себе под нос. Людвиг двумя руками ухватил отца за плечи и прислонил его к стене. Иоганн открыл глаза.

– А… Лю..д…

– Что ты сделал?!!Где вещи мамы?!

Людвиг замахнулся на отца.

– Не тронь его, Людвиг!

Брат тоже тяжело дышал и готов был уже броситься между Людвигом и отцом.

– Оставь его, это напрасно. В таком состоянии он ничего не поймет.

– Он продал все платья мамы! Все!! Я же отдаю тебе часть денег!

Людвиг с силой прижал отца к стене. Отец, вероятно, уже начал понимать, что происходит.

Опустившись на пол он начал плакать. Тихо, смешно размазывая слезы по потным щекам, он тер нос и пускал пузыри изо рта. Кричать, действительно, было напрасно. Минуту Людвиг тяжело дышал, сжимая кулаки.