Сергей Басов - Бетховен

– Ты готов?

Вопрос Нефе мог бы и не задавать. Людвиг приоткрывает дверцу и делает шаг к занавеске,

из-за нее старается заглянуть вниз, на скамьи храма. Там, среди слушателей и прихожан

церкви много знакомых лиц. Там и отец и чета Фишеров, и вся семья Брейнингов и множество музыкантов их капеллы. На передней скамье граф Зальм и сам первый министр фон Бальдербуш. Сразу позади несколько пожилых господ в огромных париках и с тростями. Прямо дедушки. Это комиссия, которая должна утвердить его, Людвига, в должности помощника органиста. Именно для этой цели он и сочинил две органные пьесы, конечно, без помощи Нэфе не обошлось, но сам Нефе настоял, чтобы Людвиг принял на себя все авторство. Вот и Нэфе, он уже внизу. Сейчас Нэфе что -то говорит его брату Каспару, треплет его по волосам и хлопает по плечу их отца. Отец улыбается и смотрит вверх, прямо в сторону занавески. А вот Нэфе машет рукой. Пора начинать. Еще вчера вечером он сказал Людвигу:

– Я не буду с тобой рядом. Поменьше будут болтать. ОНИ должны видеть только тебя за инструментом.

Тогда Людвиг заметил:

– Эта фуга в ре мажоре написана с вашей помощью, учитель, и кажется…

– Хватит! Ты слишком щепетилен. Я знаю десяток тупиц старше тебя, которые без стыда присваивают чужие произведения. Ты в сто раз талантливее..Вперед!

И вот сейчас последний кивок головы-надо начинать. В игре пролетели десять минут. Людвиг ничего не замечал, кроме нот, он весь вспотел, с трудом управляясь с клавишами. Огромный инструмент, подобно великану, был сейчас усмирен и покорно выполнял любой приказ его маленьких пальцев. Ни о чем не думать кроме этих нот и клавиш, выдержать еще несколько минут… Заключительный аккорд… Тишина… Еще несколько

минут Людвиг тяжело дышал, ожидая, когда уймется сердцебиение, перестанут трястись колени и пройдет дрожь в руках. Платочком вытер лицо и шею, расстегнул верхнюю пуговицу-сейчас не до этикета. Прошло пять минут… десять… пятнадцать… Шагов на лестнице нет. Из-за занавески Людвигу видно, как Нэфе сидит на отдельной скамье с НИМИ. Эти двое должно быть и есть строгая комиссия, которая должна прослушать Людвига. Оба

указывают рукой куда-то наверх, вероятно, на него. Он видит Элеонору Брейнинг и Лорхен, обе в скромных темных платьях, но выглядят все равно прекрасно. Мать что-то говорит дочери и она тоже кивает головой в сторону двери. Отец на самой дальней скамье оживленно беседует с младшим Зимроком. Оба улыбаются. Наконец Нэфе отходит от экзаменаторов и направляется к лестнице. Людвиг с волнением возвращается к органу.

– Ты принят, -без предисловий говорит Нэфе.-Я еще твои вариации показал.

– Это на тему Дресслера?

– Да. С недели можешь приступать к службе. Я частенько буду в театре, тогда вечерняя служба на тебе

– Надо поблагодарить их лично? Я могу.

Людвиг направился к двери, но Нэфе остановил его.

– Не надо. Если кого и благодарить, то нашего первого министра. Уж к нему-то они прислушались. А еще твоего деда-они его прекрасно помнят.

С этого дня и началась взрослая жизнь Людвига. Непонятно, печалится или радоваться этому. С одной стороны-маленькое, но твердое жалование и уверенность в завтрашнем дне, с другой-адская неизбывная усталость, которую не исцелят ни праздники ни друзья, ни, тем более, семья. Уже теперь понятно, школу придется бросить. Физически на нее не хватит даже времени. Никуда не деться от уроков с учениками и подработке в оркестре. На скрипке и клавесине он уже давно мастер. Иногда во время болезни кого-нибудь из скрипачей Людвигу

приходится замещать больного. А еще есть религиозные и светские праздники, гости архиепископа, охочие до музыки и конечно же крестины, похороны, мессы. Ни одного свободного дня. Оба брата уже учатся. Каспар неплохо бренчит на клавесине, но не более. Иоганну, вероятно, медведь на ухо наступил еще при рождении-к музыке вообще безразличен. Сейчас только Людвиг чувствует, как далеки от него его родные братья. И отец. Он еще держится молодцом, служит в оркестре (правда уже не поет, голос пропит и трескуч) но его

еще держат, памятуя, все о том же старом капельмейстере. Людвиг опять понимает, что это не

надолго. Еще год-два таких запоев и отцу просто предложат покинуть капеллу «по-хорошему». Остается мать. Последний год она все чаще проводит в постели. На последний день ее именин в один из теплых летних вечеров он с друзьями музыкантами из оркестра и

отцом устроили маленький торжественный концерт.