Виктор Суворов - Тень Победы [Новое издание, исправленное и переработанное]

Между тем, сразу же после учений солдат и офицеров, которые принимали в них участие, начали спешно «выбраковывать», увольняя из армии. Первая напасть — кровавый понос. Рассказать врачам о причинах нельзя: секрет. Смотрит врач, удивляется: вроде не дизентерия и не холера, тает человек на глазах, и ничем ему не поможешь. И в армии ему делать нечего. Таких домой отправляли: пусть гражданские врачи разбираются. Но ведь и гражданским врачам ничего рассказать нельзя.

Еще одна напасть — импотенция. Вспомним описания участников: облако ядерного взрыва едва поплыло в небеса, и тут же были поданы команды: «К орудиям!», «По машинам!», «В атаку — вперед!» Ядерный врыв — это температура в миллионы градусов. В момент взрыва сгорает огромное количество кислорода, кроме того, ударная волна разгоняет во все стороны колоссальные массы воздуха. Поэтому в центре взрыва образуется пустота, безвоздушное пространство. И эта пустота, как пылесос, тянет в себя грунт и пыль, которые потом оседают и осыпаются по окрестностям. Десятки тысяч солдат и офицеров устремились в атаку через эпицентр взрыва, а сверху на них сыпалась радиоактивная пыль.

«Красная звезда» термин «импотенция» по отношению к участникам учений не применяет. О них рассказано иначе: у одного — разлад в семье, от другого ушла жена… Вот пример:

Начались нелады в семье <���…> Жена стала предъявлять надуманные упреки в неверности. Вскоре Алексей пришел к заключению, что она просто лукавит, маскируя собственную неудовлетворенность, а может быть, и неверность. (Красная звезда. 9 июля 1992 г.)

Это рассказ о старшем лейтенанте А. Рожкове. Он находился в танке в 15 километрах от эпицентра взрыва. «В момент взрыва танкисты находились в своих зарытых на глубину около трех метров «тридцатичетверках». Средств защиты, кроме противогазов, не было.» (Там же.)

Старший лейтенант еще сравнительно хорошо устроился: сидел в танке, под броней, на трехметровой глубине, в 15 километрах от эпицентра. А каково было пехоте, которая находилась не под броней, не под землей на трехметровой глубине, а в траншеях в 8 километрах от эпицентра взрыва?

Превратить в считанные минуты тысячи здоровых мужиков в импотентов — это ли не чудо? Согласитесь, дьявольское чудо, но оно прекрасно вписывается в длинную череду кровавых и бесчеловечных деяний Жукова.

За импотенцию из армии не гнали. Но у участников учений на Тоцком полигоне возникали и куда более серьезные заболевания, да к тому же в массовом порядке. Ради сохранения тайны в документах участников учений были сделаны фальшивые записи о том, что в сентябре 1954 года они находились на Дальнем

Востоке, в Заполярье или в Средней Азии. Последствия были вот какие: возвращается, допустим, списанный солдатик в родную деревню. Мается, бедный, неизвестной болезнью. Чем сельский эскулап ему поможет, если солдату запрещено даже намекать на причины болезни? А если и намекнет, то никто ему не поверит, ибо в документах у него нечто совсем другое записано, соответствующими подписями и печатями заверено. И кто ж тебе поверит, если документ, выданный родной Советской властью, изобличает тебя с потрохами. Потому участники тех учений тихо и быстро вымирали.

Советские историки призывали меня писать книги только с опорой на документы. Это очень даже правильно, дорогие товарищи. Только надо принимать во внимание и тот простой факт, что власть наша родная честностью не отличается. Ей соврать — что воды выпить. Судьбы участников учений на Тоцком полигоне — блистательный тому пример, образец массовой фальсификации документов. Власть отгородилась от последствий своего преступления двойной стеной: обязательствами участников учений молчать и фальшивыми документами.

Зачем же с десятков тысяч участников брали подписку о неразглашении и клятвенные обязательства молчать 25 лет? Чтобы Жукову инвалиды не досаждали. Чтобы Жуков спокойно жил и писал книжки о том, как он любит свой народ, свою прекрасную Родину, коммунистическую партию и ее мудрый Центральный Комитет.

При Сталине в период массовых расстрелов была введена лукавая формулировка «десять лет без права переписки». Человека убивали, а родственникам сообщали: сидит. Если через десять лет о нем вспоминали, то на запросы следовал ответ: умер в заключении от насморка. И от фонаря лепили дату кончины.

«25 лет неразглашения» и «10 лет без права переписки» — одного поля ягоды из породы клюквенных. Жуков точно рассчитал: пусть через 25 лет жалуются. Кто им поверит, если в документах их участие все равно не зафиксировано?