Екатерина Элизабет Люмьер - Гимн Красоте

Элизабет со слезами удалось уговорить взять себя на работу. Им предоставили койку в тесной комнатушке с одним небольшим керосиновым светильником, кроватью и тумбочкой, но и этого было более чем достаточно. Зато теперь у них была крыша над головой, пропитание и возможность спать в тепле. Элизабет на тот момент было всего двадцать три года. Она бесконечно любила Виктора и надеялась, что все действительно началось налаживаться. Она очень тяжело пережила смерть мужа, а потому даже по истечении двух лет до сих пор носила по нему траур. Впрочем, теперь ее отвлекала и занимала работа.

Сколько же костюмов были ею украшены! Элизабет работала много и с удовольствием. Бусины и стразы, блестящие, как драгоценные камни, переливающиеся жемчужины и дорогие нити из лучших материалов, самые прекрасные и качественные ткани становились в ее руках чем-то особенным. Работа была в радость, а потому в первое время они жили достаточно хорошо и спокойно. Виктор же, по обыкновению, часто болел, но регулярное питание, хороший сон и материнская любовь позволяли ему пребывать в блаженном неведении о всех тяготах земного существования.

Поскольку Виктору особенно нечем было заниматься, мальчик был пристроен к балетному детскому классу, в котором занимались дети непутевых балерин, или дети просто работников оперного театра, которые хотели пристроить своих детей. Многие жили в оперном театре, а потому не могли оставлять своих детей где-то еще, а снующие туда и сюда шумные отпрыски только мешались за кулисами. Не дай бог, если какой-нибудь ребенок мог сорваться со стропил подвесного этажа, пропасть в подвалах или же вовсе погибнуть при неудачном падении в какой-нибудь открытый люк.

И с возрастом Люмьеру стало интересно и танцевать, и пробовать себя на прочность в столь непростом искусстве, которое достигало самых вершин изящества. И вот спустя двадцать один год он был в составе труппы Гранд-Опера, и пусть он не был этуалем – звездой театра, но занимался любимым делом, которое приносило, пускай и не слишком много, но все-таки энное количество франков в месяц, которых хватало на то, чтобы неплохо питаться и быть одетым. Конечно, в двадцать восемь лет начинало казаться, что вскоре должен был наступить конец танцевальной карьеры, потому что все травмы уже достаточно сильно беспокоили, а постоянный прием опиатов и вовсе портил последнее, и так слабое с самого детства, здоровье. Но Виктор все еще танцевал на сцене, потому что не мог не танцевать. Не стоять там, не двигаться под музыку, живя ей и сочувствуя. Театр был для него смыслом жизни.

Элизабет Люмьер вернулась в Руан, когда сыну исполнилось десять лет, а ее старая и больная мать стала совсем плоха – женщине было уже за пятьдесят, и она перенесла тяжелый катар легких, а потому ей не стоило оставаться в одиночестве. Виктор был пристроен старой опере на Ле Пелетье, а потому мог жить и работать в театре, а потому она оставила его, попросив писать ей по мере возможностей и приезжать в родной город. Впрочем, из-за постоянной работы он бывал там в юношестве разве что пару раз в несколько лет, а потом ко времени, когда работы становилось все больше, а здоровья и сил все меньше, его хватало разве что на несколько писем и несколько визитов в год.

Виктор любил и уважал свою мать, был ей благодарен, а потому, конечно, посылал немалую сумму от заработанных денег, чтобы помогать своей семье, как и полагалось достойному отпрыску. Люмьер практически не помнил отца, но мать говорила, что он был очень сильно на него похож: те же густые каштановые кудри и полупрозрачные зелено-голубые глаза, высокие же скулы и вовсе были именно чертой, доставшейся от Ива.

Каждый его день начинался со скудного завтрака и с продолжительных занятий в балетном классе. Они готовились к постановке оперы «Дон Карлос» Джузеппе Верди, и к «Коппелии». Премьера оперы на новой сцене была запланирована намедни, что едва ли у танцоров хватало времени на что-либо еще, кроме как на постоянное оттачивание поддержек, фуэте и вариаций.

По вечерам доставало времени лишь на то, чтобы прочитать несколько страниц какого-нибудь романа или помузицировать на скрипке – талант отца все-таки нашел свое рождение в Викторе. Скрипка досталась Люмьеру после смерти родителя, и он с большим удовольствием обучился игре на инструменте, попросив об этом одного из музыкантов, живущих в Гранд-Опера, чтобы тот помог ему освоить столь прихотливый инструмент.