Алексей Иванов - Опыт № 1918

В том, что Терещенко был умен, Бокий не сомневался.

Конечно, только он мог прислать эту телеграмму. Бокий чиркнул спичкой. Бумага потемнела, сморщилась и вспыхнула, полыхнув оранжевым пламенем. Текст телеграммы, пришедшей из Норвегии, состоял из двух букв: ОК.

Красивая комбинация должна и завершиться красиво.

И Терещенко помог, выдержал стиль. За освобождение сахарного короля и бывшего министра Временного правительства большевики запросили всего сто тысяч. Долларов, разумеется. И три тысячи за сдружившегося с ним в камере № 49 Трубецкого бастиона Петропавловки Кишкина, неожиданно для него самого оказавшегося в том же правительстве министром государственного призрения. Платить за неумеху-физиотерапевта было некому, но для Терещенки три тысячи плюс, три – минус значения не имели. Ежедневное содержание его 124-метровой яхты (самой большой в ту пору частной яхты в мире), стоявшей на приколе в шведском порту, обходилось дороже.

Конечно, пришлось лишний раз заехать к Ульянову-Бланку (он единственный называл Ленина, плюсуя фамилию деда), но поездка неожиданно доставила удовольствие. Вождь революции совершенно взбеленился, узнав, что «тирана и эксплуататора Терещенку» хотят выпустить из крепости за какие-то сто тысяч. И гнев его был не случаен, нет. Всего за три дня до встречи Бокий перехватил отправленную с нарочным докладную, в которой сообщалось, что «поиск известных Вам немецких сумм» проводил именно Терещенко, что он, пользуясь связями в банковском мире, установил, когда и какие суммы перечислялись «известным людям» из окружения Ульянова. И полицейские ищейки, якобы пущенные по следу вождя, тоже его рук дело. Какая очаровательная нелепость! Но совершенно в духе Ульянова-Бланка, любившего конспиративную мишуру и являвшегося на заседания ЦК в рыжем парике и синих очках.

На самом деле тогда Терещенко метался, выжимая из Ротшильда «Займ Свободы». Тот стоял насмерть, утверждая, что Российской империи, России-государства больше нет, («Вы её профукали, прокакали!» – кричал деликатный Ротшильд), осталась страшная, запущенная и разворованная территория. С войной и погромами. Которая ничего кроме смертельного ужаса не может вызывать в Европе.

Займ Терещенко получил – но только под залог своего личного имущества: яхты, земель во Франции, дворцов в Ницце, активов в крупнейших банках мира. И всю жизнь, разоряясь (купеческое слово!), выплачивал этот долг, даже после того, как Советская Россия от долгов отказалась. Последние платежи по «Займу Свободы» талантливейший финансист Михаил Иванович Терещенко, снова ставший и на Западе крупнейшим банкиром, сделал только в 1938 году.

Конечно, Терещенко знал, хотя и не совсем достоверно, о проделках Парвуса, невероятных суммах (он, признаться, не очень верил в них), перечисленных немецким Генштабом через липовые счета и подставных лиц в Финляндию, Эстонию и Петроград. Но в последние часы Временного правительства Терещенко уничтожил эти бумаги. Уничтожил как позор Европейской банковской системы, снабжавшей бешеными деньгами партии и кланы террористов.

Однако Ленину это даже не могло прийти в голову: уничтожить ценнейшие документы?! Бред, они ведь стоят денег! И жизней!

– Терещенку не выпускать ни в коем случае! – давал он распоряжения комиссару юстиции Штейнбергу. – И всех, кто с ним в камере сидит, – тоже. Всех расстрелять!

– Владимир Ильич, – Штейнберг был единственным, кто умел говорить с Лениным тихо, – революционный трибунал…

– Мне плевать на ваш революционный трибунал, – Ленин подбежал к Штейнбергу и принялся пальцем стучать по пуговице его жилетки. – Плевать, плевать и даже, если хотите, насрать!

Мысль о том, что живой Терещенко может сохранить или восстановить («Знаем мы этих банкиров!») потерянные документы, вычеркивающие его из Истории, была отвратительна, как чаша цикуты или прокисшее пиво.

Теперь можно было отправлять к нему болванов-французов. С красоткой Маргарет Ноэ, которая от беременности стала еще лучше. Граф Жан де Люберсак и Пьер Дарси, члены Французской миссии в Петрограде, наскоро нажав на своих социалистов, устроили встречу красавицы с Лениным и Троцким.

Встреча, в организации которой принимал участие Бокий и которую беременная Маргарет почти двадцать часов ожидала на морозе у Смольного, была обречена на провал. Тем более, что сто тысяч за себя и жалкую трешку за Кишкина Терещенко уже внес. Не удержавшись, разумеется обронить: «Когда-то это называлось торговлей людьми!» О чем было незамедлительно донесено Бокию, а им – Ленину. Просто так, для подогрева. И чтобы все шло по плану.