Висенте Ибаньес - Кровь и песок

Когда настала очередь Гальярдо — его бык был вторым,— зрители приняли матадора благосклонно; казалось, они забыли о своем раздражении. Две недели вынужденного перерыва внушили публике терпимость. Ей хотелось, чтобы на этой корриде все было хорошо. Кроме того, боевой пыл быков и большое количество убитых лошадей привели любителей в хорошее настроение.

Гальярдо направился к быку с не покрытой после приветственной речи головой, неся перед собой мулету и помахивая шпагой, как тросточкой. Вслед за ним, хотя и на некотором расстоянии, шагали Насиональ и еще один тореро. В амфитеатре раздались протестующие голоса. Сколько помощников! Можно подумать, приходский поп идет причащать умирающего.

— Все с арены! — крикнул Гальярдо.

Оба тореро повиновались; тон матадора не оставлял сомнений.

Гальярдо, двинувшись дальше, подошел вплотную к зверю.

Он развернул мулету и, как в доброе старое время, сделал несколько взмахов перед самой мордой быка. Взмах, оле!.. Гул удовлетворения пробежал по рядам. Сын Севильи постоит за свое имя: ему дорога честь тореро. Сейчас, как бывало в лучшие времена, он покажет, на что он способен. И каждый взмах мулеты вызывал взрыв восторженных кликов, и по всему амфитеатру приверженцы Гальярдо, приободрившись, корили своих противников. Ну, что вы скажете? Гальярдо иной раз работал небрежно, они согласны... Но уж когда он захочет!..

Это был удачный вечер. Когда бык неподвижно замер на месте, публика сама закричала, подстегивая матадора: «Пора!

Бей!»

И Гальярдо, бросившись на быка со шпагой в вытянутой руке, тут же стремительно ускользнул от грозных рогов.

Раздались аплодисменты, но очень короткие, сразу сменившиеся грозным ропотом и первыми свистками. Энтузиасты продолжали смотреть на быка, готовясь с возмущением обрушиться на противников. Какая несправедливость! Какое непонимание! Он нанес прекрасный удар...

Но противники продолжали протестовать, указывая на быка, и вскоре к ним присоединился весь амфитеатр, разразившийся оглушительными свистками.

Шпага вошла криво и, пронзив шею быка, вышла сбоку, над передней ногой.

Зрители кричали и размахивали руками, вне себя от негодования. Какой позор! Этого не позволит себе самый бездарный новильеро!

Бык с торчащей в затылке рукоятью шпаги и выступающим над передней ногой острием двинулся вперед неверным шагом, шатаясь из стороны в сторону. Публика выходила из себя от жалости и негодования. Бедный бык! Такой красивый, такой благородный...

Яростно крича, зрители перегибались через перила, словно собираясь броситься вниз головой на арену. Негодяй! Сукин сын!.. Так терзать животное, которое лучше его самого!.. И все кричали, сочувствуя мучениям быка, словно они не заплатили деньги именно за то, чтобы насладиться картиной его смерти.

Гальярдо, ошеломленный своим промахом, все ниже и ниже склонял голову под ливнем угроз и оскорблений. «Будь проклята судьба!» Он ударил так же, как в лучшие свои времена, поборов нервное возбуждение, заставлявшее его отворачиваться, словно он не мог вынести вида надвигавшегося на него зверя. Но стремление как можно скорее ускользнуть от рогов привело к тому, что он закончил свой выход позорным ударом.

В первых рядах кипели ожесточенные споры: «Да он ничего не умеет. Лицо отворачивает. Нет, никуда он больше не годится».

А сторонники Гальярдо защищали своего кумира с не меньшим жаром: «Это может случиться со всяким. Просто не повезло. Главное — красивый удар, а это ему удалось».

Бык, сопровождаемый воплями возмущения, пробежал несколько шагов, шатаясь от боли, и замер неподвижно, чтобы не усиливать своих мучений.

Гальярдо взял новую шпагу и направился к быку.

Публика поняла его намерение. Он собрался прикончить животное, поразив нервные центры, единственное, что оставалось после совершенного им чудовищного преступления.

Гальярдо нащупал острием шпаги точку между рогами быка, одновременно водя мулетой по песку, чтобы заставить его опустить голову. Но едва матадор нажал на рукоять, как бык дернул головой от боли, и клинок отлетел в сторону.

— Раз! — издеваясь, крикнула хором публика.

Матадор повторил прием второй раз, и снова зверь дрогнул всем телом.

— Два! — с хохотом закричали зрители.

Он повторил попытку в третий раз, но зверь только ревел от мучительной боли.

— Три!

Однако теперь к насмешливому хору присоединились свистки и крики протеста. Когда же он кончит, этот матадор?