Евгений Санин - Греческие календы

За дверью послышался громкий возглас Ливии.

32 Тихая улыбка на лице Августа сменилась недовольным выражением. Он открыл глаза, бегло взглянул на клепсидру, невольно отметив, что еще на четверть часа приблизился к черте, за которой ему не будет возврата даже в эту ненавистную комнату. Потом поднес к заслезившимся от света глазам ослабевшую руку. Посмотрел на высохшие, старческие пальцы. Вздохнул.

Коротка человеческая жизнь. Что может быть на свете короче ее? Хоть двадцать лет проживи, хоть семьдесят, а все кажется, что и не жил вовсе. И не надышался вволю, а так, лишь раз вдохнул полной грудью. Вдохнуть-то вдохнул, а выдохнуть уже некогда. Жизнь прошла... И не устрашишь проклятую смерть ни эдиктами, ни приказами, как не обманешь лестью и уговорами, не купишь за все золото мира. .

— Все вон!! — закричал на кого-то за дверью Тиберий. — Цезарь велел не беспокоить его!

"Цезарь"... — грустно улыбнулся Август.

Да, он никогда не повторял ошибок своего предшественника. Не отличался роскошным дворцом и золотой посудой, довольствуясь скромным домом и жесткой постелью, которой вряд ли позавидовал бы и простолюдин. И тем не менее более полувека был единовластным правителем римского народа. Его господином. Некоронованным царем республики.

"Цезарь, Цезарь..."

Август зримо увидел высокого, худощавого Юлия, его живые глаза, зачесанные с темени на лоб поредевшие волосы. Усмехнулся. Единственное существенное неравенство между ними в пользу Цезаря заключалось в том, что Юлия после гибели причислили к богам, а он, Октавиан, был лишь сыном бога. Но скоро и это различие должно было исчезнуть, как исчезает грань между ночью и днем, когда алая полоска на востоке истончается, слабеет, а потом и вовсе теряется из глаз.

Прошло несколько часов.

В спальню то и дело заходили Ливия, Тиберий, лекарь. Раб наконец-то принес завтрак, от которого, впрочем, Август отказался. Потом — обед, к которому он не притронулся.

Лекарь нарочито бодрым голосом уверял, что дела решительно идут на поправку. Тиберий поддакивал ему. Ливия просила выпить хоть глоток его "любимого" ретийского.

Август рассеянно улыбался им или невпопад спрашивал, нет ли в городе беспорядков.

Воспоминания по-прежнему не оставляли его. Они были как это ретийское вино, терпкое, горьковатое, приятное лишь тем, что весь Рим восторгался неприхотливым вкусом своего принцепса. Еще бы, Август пьет самое дешевое вино! Он поистине первый среди равных в возрожденной им Республике! Знали бы они, до чего противно ему было это вино! Как не любил он носить домотканую одежду, грубую и неудобную, но дававшую ему лишний повод подчеркнуть свою приверженность старым римским обычаям. Как неудобно было ходить в башмаках, подбитых толстыми подошвами, чтобы казаться выше ростом!..

Август невольно посмотрел на окно, за которым спешили по своим делам, любили, рожали детей жители города Нолы, а там дальше Капуи, Пренесты, Рима...

Со стороны могло показаться, что Республика живет и здравствует, и новый царь появится в ней не раньше, чем настанут греческие календы. Сенат обсуждает важные государственные дела, народное собрание выбирает консулов и принимает законы. Нет — за всем этим всегда стоял он — император Цезарь Август, сын бога, без согласия которого за все эти годы не избирался ни один консул, не был принят ни один закон!

Да, он изредка позволял произносить на заседаниях ответные речи против себя, казавшиеся сенаторам верхом гражданского мужества, оставлял без серьезных последствий анонимные памфлеты и злословие на дружеских пирушках. Они больше пугали на следующее утро протрезвившихся друзей, чем его самого. Он жертвовал малым, чтобы получить все. А они так и не поняли этого. Что ж, тем интересней получится финал всего представления...

Август слабым движением подозвал к себе Ливию...

—Беспорядков в городе из-за меня нет?

— Нет-нет — торопливо ответила она. — Ты уже спрашивал об этом.

- Позови цирюльника, пусть причешет меня...

—Ну что ты дорогой! Я с радостью сделаю это сама!

Ливия взяла со столика гребень и аккуратно расчесала редкие, слегка вьющиеся волосы мужа.

- Поправь подбородок... — тихо попросил Август.

Ливия осторожно приподняла отвисшую нижнюю челюсть, обнажавшую редкие и неровные мелкие зубы. Погладила лицо мужа, заостренный с горбинкой нос, сросшиеся брови. И зная, что он всегда бывает доволен, когда собеседник отводит от его лица взгляд, точно чувствуя в нем божественную силу, опустила глаза.