Евгений Санин - Первый Рубикон

Впрочем, разве раньше она была другой? Он вспомнил ее резкость, полное презрение к окружающим. Он видел это, но молчал, потому что за Корнелией стоял ее отец, близость к которому заставляла затаенно жаждавшего славы юношу закрывать глаза. Выходит, не она одна виновата во всем.

Цезарь не заметил, как подошел к храму, стоявшему на самой вершине Тарпейской скалы, с края которой обычно сбрасывали государственных преступников. Храм сиял, как нечто божественное в сравнении со всем доступным человеку... Цезарь бросил взгляд на широкую полосу Тибра, прекрасно видимую сверху панораму Рима с его дворцами, памятниками, улочками и домами и, словно навсегда отрешаясь от всего этого будничного, земного, решительно переступил порог храма.

Верховный Понтифик встретил его как всегда с подчеркнутым радушием, и тоном, каким не позволял себе говорить даже со старшими жрецами, справился о здоровье матери, тетки, жены и дочери. Задал несколько маловажных вопросов и, наконец, приступил к тому, чего так ждал Цезарь.

— Значит, все необходимые формальности соблюдены тобой? Ты готов приступить к исполнению обязанностей жреца Юпитера?

Не дожидаясь ответа, продолжил:

— Очень хорошо... Значение Юпитера как Верховного бога Рима все возрастает, и я рад, что его новый жрец из рода, корни которого восходят к богам. Ведь по отцу ты происходишь от Венеры, не так ли?

С каждым новым словом голос Понтифика звучал все торжественней.

— Юпитеру теперь посвящают благодарственные надписи все, зависящие от Рима, города и народы! Подойди к этой статуе, читай!

Выполняя приказание Верховного Понтифика, Цезарь приблизился к статуе, прочитал: "За возвращение общине ликийцев большей свободы Юпитеру Капитолийскому и римскому народу ради его доблести, благорасположения, благодеяний, оказанных всем ликийцам."

Понтифик кивнул на соседнюю дощечку, где эта надпись была переведена на греческий, и ее Цезарь прочитал без запинки.

—Прекрасно... То же самое написано и родосцами, магнезийцами, эфесцами – всеми теми, кто отказался поддержать Митридата в войне с Суллой и был щедро вознагражден нами. И разве эти благодарности каждый день видят полководцы, одерживающие победы? Или сенаторы, посылавшие их на войну? Нет! Они в храме — их видим мы!

Сердце Цезаря радостно замерло, он старательно запоминал каждое слово, взглядом благодарил Верховного Понтифика за то, что тот не отказывает ему в великой чести, старательно подчеркивает ее перед ним, как бы приоткрывая двери в сияющий, волнующий мир, — Несколько лет я наблюдал за тобой, — не сводя глаз с Цезаря, неожиданно понизил голос Понтифик. — Мне нравится твое милосердие к людям, твоя обходительность со старшими и умение неустанно трудиться ради достижения цели. Но...

Несколько гулких шагов — и лицо Великого Понтифика почти вплотную приблизилось к побледневшему Цезарю, —- Я не одобряю твою постоянную склонность к риску. Пока она выражается в малом — в азартных играх с товарищами, излишне смелых разговорах... И потом, это неуемное честолюбие, жажда власти над ближними... Не пора ли научиться сдерживать себя?

Верховный Понтифик, казалось, знает о нем все. Цезарь словно врос ногами в мраморные плиты огромного гулкого храма, не зная, что ответить. Действительно, водилось такое за ним. Никогда не мог он остановиться на достигнутом. Все быстро надоедало ему, становилось пресным, скучным... Но разве он смел признаваться в этом Понтифику?

Тот словно почувствовал его смятение, поспешил на помощь.

— Если бы ты пошел по гражданской линии, удовлетворила бы тебя должность, скажем, войскового трибуна?

—Нет, — подумав, откровенно признался Цезарь.

—А эдила? — продолжил Верховный Понтифик, давая своим тоном понять, что ничуть не сомневался в таком ответе.

—Тоже нет.

—Ну, хорошо... А полководца — триумфатора? Цезарь пожал плечами.

— А консула?..

Цезарь молчал.

— Как! - воскликнул не ожидавший такого поворота Верховный Понтифик. — И это тебя не устроило бы? Тогда что — диктатор? Или — царская диадема?! Не случайно твой род по материнской линии восходит к римским царям!

Цезарь протестующе поднял руку: даже попытка вернуть царскую власть в Римской республике означала только одно — смертную казнь.

— Ну, ладно, ладно!— смягчился Понтифик. — К счастью, ты пошел не по гражданской линии. Мы еще вернемся к этому разговору.

Он хотел сказать еще что-то, но в эту минуту в храме появился встревоженный старший жрец.