Евгений Санин - Иду на Вы

– Ага! Это я сейчас! Это я – мигом! – кивнул ему Славко и, ворча себе под нос: «Так я тебе теперь и поторопился!», бросился из веси к тому месту, где последний раз виделся с половцами…

Глава третья 1 – Ага! Вот они, половцы! Сидят, как пни вдоль дороги… И чего не уходят? Кого ждут? И правда, странный какой-то набег! Самый злой хан во главе отряда, а больше шума, чем дела!

Бр-рр… холодно как…. Им хорошо – у них костер. Второй стог, наверное, на него уже дожигают. А один вообще целым оставили. Может, еще и на ночь здесь решили остаться? Неет, надо все точно узнать!

Славко, пригибаясь, выбежал из леса и, прячась за кустами, по-пластунски, стал подползать к сидевшим вокруг костра половцам.

Время от времени один из них вставал и, стягивая со стога небольшую охапку сена, подбрасывал ее в костер.

Кустарник закончился. За ним был ручей, ива и снова кусты.

Славко улучил момент, когда в очередной раз пыхнуло от новой порции сена пламя, и перепрыгнул не замерзающий даже на зиму ручей, задевая плечом закачавшуюся иву.

«Эх – заметят, всю жизнь оплакивать меня будешь!» – на ходу мысленно бросил он ей и залег в кустах, шагах в десяти от половцев.

Ветки мешали ему, но раздвигать их было опасно. Увидит этот стрелок – Узлюк – его заячью шапку, не будет разбираться, заяц это или человек. А поймет, что человек, еще хуже будет…

Славко поелозил еще на животе, выбирая позицию поудобнее, и наконец нашел ее.

– Вот они, совсем рядом… Налима моего жрут! А запах-то какой…

Половцы, уплетая за обе щеки налима, похваливали хана с метким Узлюком да еще и посмеивались над своим глуповатым товарищем, Тупларем. Тот, укрывшись одной конской попоной, весь синий от холода, сушил у костра свою простую одежду, которая больше подходила для бедняка, чем для воина: старый халат, дырявую овчину, мокрые сапоги и обмотки-портянки, категорически отказываясь есть человека-рыбу.

– А мне что человека, что рыбу, что есть, что стрелять – все едино! – с набитым ртом хвастал Узлюк.

Этот, наоборот, был одет в хороший полушубок из овчины, ладные порты, дорогие сапоги – во все наше, русское, наверняка снятое с убитых им же людей. И шапка у него была боярская. Ел он жадно, торопясь. Единственное, что мешало ему и заставляло морщиться, то и дело отводя в сторону нос, – это запах, который, курясь, шел с висевших на кусте портянок соседа.

«Первый раз в жизни небось ноги помыл!» – тоже усмехнулся про себя сначала над беднягой Тупларем, а затем и над стрелком Славко.

А потом все внимание его переключилось на хана Белдуза. Светловолосый, с бородкой и усами цвета спелой пшеницы, он был без серебряного наличника. Утепленный изнутри мягким войлоком, тот лежал рядом.

Вот он, самый ненавистный враг, сидит прямо перед ним, в дорогих доспехах, с круглой бляхой на груди, а убить его не убьешь. Как?

Стрелой? Так до лука еще добежать надо. И ослабил на время отдыха тетиву Узлюк. Сразу видно – опытный стрелок, у него даже один глаз все время прищурен, словно он постоянно ищет цели или уже прицеливался… Нет, стрелой никак не выйдет!

Тогда – саблей? Опять не получится – ведь налима греют над огнем на своих саблях, поганые. Погреют, погреют, потом нанижут на ивовый прут и опять жуют…

На елку, под которой они сидят, что ли забраться и, прыгнув на шею хана, как рысь-пардус, перекусить горло?.. Но его самого еще до того, как на первую ветку залезет, и саблями, и стрелою…

Одно утешение было у Славки – хан то и дело морщился от боли в руке.

– Ядовитые зубы у этого русского змееныш-ша что ли были? – даже прошипел он однажды, и Славко подумал о том, что знай он заранее, то и правда дал перед этим укусить себя гадюке или наелся бы бледных поганок…

«Эх, нож бы засапожный сюда! – мечтательно вздохнул он, видя, как дергается вверх-вниз кадык пьющего из бурдюка хана. – Лучше бы мне Онфим его, чем крест, привез! И дед Завид тоже хорош – забрал у меня мой, отцовский! А то бы – р-раз, и нету Белдуза! Уж я бы не промахнулся! Опыт есть… Никто в веси не может метать ножи так метко, как я!»

Весь этот опыт Славки заключался в том, что, выпросив однажды у Милушиного мужа засапожный нож, он собрал всю детвору, нарисовал на маленькой дверце низенького амбара статной женщины фигуру половца и решил продемонстрировать свое мастерство. С криком:

«Бей половца!» – он метнул нож. И надо ж такому случиться, что в этот самый миг дверца открылась и в ней возникла вытаскивающая за собой тяжелую корзину хозяйка... Не будь ее, нож бы, конечно, вонзился прямо в сердце половца, а так… Как говорится, и смех и грех…