Олег Минкевич: Японский петушок. Из жизни знаменитостей

Тёплым августовским днём профессор Ломброзо переступил порог толстовского дома. За всё время пребывания в Ясной Поляне доктор не обнаружил никаких признаков помешательства в словах и поведении непритязательного хозяина, который напоил гостя чаем, провёл его по окрестностям и устроил с ним соревновательный заплыв в ближайшем водоёме. Ломброзо счёл графа не по летам крепким и подвижным человеком. Лишь две вещи вызвали неприятные чувства в душе доктора: приметная дырка в толстовском ботинке, которую, как показалось Ломброзо, граф выставил напоказ, и неимоверное упрямство писателя в споре на тему «непротивления злу насилием».

Над «непротивлением» Толстого, проистекающим из христианской этики, потешались все кому не лень: и царисты, и либералы, и в особенности революционно настроенные личности, видевшие насилие единственно правильным инструментом, способным принести великие государственные перемены. На все доводы оппонентов, крикунов и насмешников у Толстого был один незамедлительный ответ: «Всё это вздор!»

– Ну, Лев Николаевич, – напрягая лёгкие, протестовал Ломброзо, – допустим, на меня напали разбойники, и я знаю точно, что они меня не пощадят. Так что же, имея при себе оружие, я не имею права отстаивать свою жизнь силой? Я просто должен добровольно подставить преступнику горло и сказать «режь»? Нет, нет, нет, скажу я вам. Что бы вы мне ни говорили, а самозащита – действие правомерное. И если преступник будет таким образом наказан, это будет справедливо.

– Справедливо, – нахмурив брови, пробурчал Толстой. – Всё вздор! Преступно всякое наказание, всякое.

Толстой ещё более насупился, Ломброзо, не видя возможности продолжать спор, вздохнул и обессиленно опустил голову.

Доктор прогостил в Ясной Поляне недолго. Несмотря на разногласия, простились тепло. В своём дневнике граф отметил: «Был Ломброзо, ограниченный, наивный старичок». Ломброзо же, вернувшись на родину, опубликовал в прессе свои размышления относительно всемирно известного писателя. Как мы уже знаем, патологических отклонений в поведении Толстого доктор не увидел, однако он не удержался от возможности покритиковать русского старца и сделать, как психиатр, «чисто медицинское» заключение:

«Известный русский писатель и граф Лев Николаевич Толстой симулирует опрощение, демонстрируя дырку на собственном башмаке, которую, несомненно, вырезал умышленно…» 2 2 Парафраз.

Симулянт. Чезаре Ломброзо всё же не обошёлся без «диагноза», на то он и психиатр.

Как обстояло дело со злосчастным башмаком в действительности – мне неизвестно. Возможно, всему причиной вековая русская лень, не позволившая Толстым без отлагательств снести рваный башмак в сапожную мастерскую. 3 3 «…Штиблет новых я на Л.Н. не видал никогда: всегда старые, сношенные, часто заплатанные…» А. Б. Гольденвейзер. «Вблизи Толстого».

Спотыкаясь, щурясь от солнечного света и тяжело дыша, по пражским улицам в направлении пражского вокзала стремительно бежал молодой человек. Его лицо покрывала испарина, ноги ныли от непрерывного бега, в груди пекло, в голове стучало. «Только бы успеть, – думал он, не сбавляя темпа, – только бы успеть».

Как нарочно, на его пути постоянно возникали препятствия: каверзные рытвины, нерасторопные дамочки, роняющие модные ридикюли, курсирующие конки, шаловливые псы. Невольные проклятия срывались с уст разгорячённого юноши. Казалось, весь город желает лишь одного – задержать его.

«Ты не успеешь, Йозеф Сук», – шептали камни древнего города. «Ты не успеешь», – безжалостно вторили им башенные шпили, бросая под ноги злорадные тени. Нет, он успеет, он непременно успеет, от этого зависит его счастье, его любовь. «Оливия! Оливия!» – повторял он про себя, стараясь не слушать монотонного боя часов на старой ратуше.

Но вот он на вокзале. Ещё не поздно, есть время. Скорый поезд, отправляющийся в Вену, стоит у перрона. Истомлённый, но не сдавшийся, Йозеф подбегает к тендеру, 4 4 Тендер – специальный вагон с топливом, который прицепляется к паровозу. сцеплённому с паровозом. «Успел! Успел!» – радостно думает юноша, ненасытно глотая воздух. Но он ещё не знает, какой непростительный промах совершил.

– Три, ноль, пять, семь… – заучивает он, глядя на вагонный номер. – Три, ноль, пять, семь, девять…

Паровоз задымил.

– Три, ноль, пять…

Предупредительно прозвучал свисток. Йозеф вздрогнул. Вагоны тяжело качнулись, и распыхтевшийся локомотив потянул состав в сторону Вены.