Анатолий Гончаров - Император умрет завтра

Внезапно оживилось тлевшее доселе роялистское движение, осмелевшие вожди шуанов стремились поднять Бретань и Нормандию. Республику уже ненавидели, так и не поняв, что это такое. Дороговизна росла с каждым днем. Финансы, торговля, промышленность — все пришло в расстройство и упадок. Солдаты целыми взводами дезертировали из армии генерала Моро и становились разбойниками. Столичные казнокрады, спекулянты и перекупщики не и видели и не желали видеть приближающегося конца. 11охоже, не видела его и самодовольная Директория.

«Республика… демократия… равенство», — задумчиво бормотал Бонапарт, словно пытаясь заново вникнуть и суть этих знакомых понятий. Не получалось. Он всматривался в рисованные портреты вождей, лица которых были исполнены волевой женственности, и у него не получалось понять, почему гибнет Франция.

Возможно, потому не получалось, что сам он не был Французом? Ну да, разумеется, он всего лишь корсиканский выскочка из захудалого островного дворянства. Его семья не в состоянии была даже оплачивать обучение Наполеона в военном училище, и он стал офицером за счет казны. А потом и сам обивал пороги военного министерства, чтобы помочь младшему брату тоже стать офицером. Без денег, без связей, без протекции сделать карьеру могло помочь только чудо. И таким чудом для Наполеона стала Революция, что разом смешало в его душе весь ценностный ряд понятий о долге, чести и славе. Революция осталась мифом. А он одерживал победы вдали от погибающей Франции. И этим победам скорее всего суждено стать таким же мифом. Во имя чего все делалось и делается? Неужели он и дальше будет безропотно таскать из огня каштаны для парижских «адвокатов», ни один из которых не знает, что такое бремя войны?..

К трудным и тяжким мыслям его подвигло очередное указание из Парижа. Директория отзывала генерала Бонапарта из Италии. Извещали его подобострастно и почти ласково. Дескать, довольно с вас итальянских подвигов, тем более, что о благе Франции следует позаботиться и в иных местах. В Англии, например. И, главным образом, в ее колониях, где стонут порабощенные народы… Ну это понятно. Австрия уже встала на колени. Теперь очередь Англии, где Бонапарту предстоит расстаться со своей славой, а возможно, и с жизнью. И что будет с самой Францией? Ответа на этот вопрос в газетах не было. Не видел он его и в правительственных депешах. А между тем, как сообщали Наполеону курьеры, низы парижских предместий уже кричали: «Долой Республику!»

Наполеон не терзался крушением революционных идеалов, поскольку их и не существовало. Он думал о том, что крайние меры в политике в конечном счете всегда приносят победу, а полумеры — всегда поражение. И это называют случаем?

В Париж он поедет. Но не ранее того, как завершит все дела, связанные с созданием в Италии Цизальпинской республики, управляемой так, как он желал бы этого и для Франции. Масса пищи для разгоряченных либеральных умов: «Сквозь благопристойный образ демократии просвечивает Хищный лик якобинского диктатора!.. Граждане свободной Франции в отчаянии. История нам не простит!..».

История прощала и не такое. А гражданам свободной Франции было все равно, чей хищный лик избавит их от казнокрадов.

В Цизальпинскую республику, ставшую основой будущей единой Итальянской республики, вошла часть завоеванных им земель, прежде всего самая крупная из них — Ломбардия. Другая часть была непосредственно присоединена к Франции. И наконец, третья часть, к которой относился и Рим, оставалась в руках прежних правителей, но с фактическим подчинением их Франции.

Побежденную и униженную Австрию следовало задобрить щедрой компенсацией, что, если смотреть в будущее, могло на ближайшие годы обезопасить Францию от попыток реванша, а заодно и спасти от окончательного разгрома Рейнскую армию.

В качестве таковой вполне годилась изнеженная утопающая в купеческой роскоши Венеция, где опереточные дожи слишком уж навязчиво демонстрируют Наполеону свой нейтралитет. Нет повода к военному вторжению в республику горластых гондольеров? А зачем повод? Батальоны всегда правы

В обмен на Венецию Австрия с готовностью согласилась отказаться от всех претензий на занятые Наполеоном итальянские владения, а также и от избиения армии генерала Моро, которое на Рейне приняло уже почти ритуальный характер. Но и тут Наполеон схитрил. Прежде он разделил Венецию. Город на лагунах отходил к Австрии, а метериковые владения — к Цизальпинской республике, которой фактически правил он сам.